— Запаздывает карбаз. Эдак сегодня и не разговеешься.
Прибыл баркас к вечеру. Григорий с приятелями переносили товар на телегу и везли в магазин, где его принимала Тонюха.
Поднимая ящики, Назарка кряхтел и все подмигивал Григорию:
— Добрища-то сколько! На многие тыщи! Вот разжиться бы нам!
Тот не понимал его намеков, и в одну из последних ездок, уже в темноте, Назарка предложил напрямик:
— Свалим груз в кусты, а потом поделим. Гляди, спирт в бутылках. Девяносто шесть градусов.
Григорий опешил:
— Ты что, рехнулся?
Мартьян остановил лошадь, подошел к Григорию и зашипел:
— Дура, никто не докажет, что мы взяли. Без счету берем, без счету и сваливаем. Экспедитор с Тонькой подотчетные люди, им и отвечать.
— Нет, не пособник я вам в этом деле, — начал Григорий, но Мартьян исчез в темноте. Григорий понял, что Мартьян с Назаркой заранее сговорились. Нет, на грабеж он не пойдет. Но при мысли о спирте по телу разлилась горячая истома. «А чего, в самделе, не рискнуть? Ночь, темень, никто не увидит. Отчего же не взять бутылку-другую, когда вон их сколько — не перечтешь!»
Мартьян завернул телегу с дороги и стал с Назаркой переносить ящики в кусты. Григорий-то думал, что они возьмут по бутылке, а тут целыми ящиками тащат!
— Чего стоишь, Шалага, работай! — толкнул его кулаком в бок Назарка.
Григорий ухватил ящик и снес в кусты.
— Давай, шевелись! — подгоняли остановившегося Григория дружки. Его трясло как в лихорадке.
— Все! Поехали! — дернул вожжи Мартьян.
Оставшиеся ящики сгрузили в магазине и вернулись к баркасу. Сделали еще две ездки и весь груз перевезли.
— Пошли за своим добром! — скомандовал Мартьян. По дороге он решил: — Все уберем к тебе в сарай, Григорий! Потом поделим!
Григорий стал возражать, но приятели и слушать не стали:
— Не понесем же мы ящики в общагу, дура! Или за проволоку хочешь?
Григорий понял, что попался как кур во щи, теперь нельзя отступать, и уже сам торопился перенести краденое в сарай и завалить сеном. Мартьян и Назарка рассовали по карманам бутылки и консервные банки. Уходя, Мартьян пригрозил:
— Если найдут покражу — знай, мы ни при чем! Все бери на себя! Иначе, — и поднял над головой сверкнувшую в темноте лезвием финку.
А Назарка хихикнул:
— Мы тебя не оставим, Шалай! Передачи будем носить!
Вот так и облупили его как луковку Мартьян и Назарка. Закадычные дружки, называется…
Надо было жить ему с Надюхой мирно, спокойно, и все было бы по-хорошему. Ведь какая чудная женщина, молодая, красавица, пошла за него, а он не оценил того.
Когда после всех своих скитаний возвернулся Григорий в Улянтах, он уже пятый десяток разменял. А жил все старым обабком в бараке: ни семьи у него, ни дома своего, вся одежда его на нем — спецовка брезентовая, да и та казенная.
И приткнулся он к Надюшке, чтобы избавиться от своего постылого одиночества. Хоть в чужой семье, но среди живых людей, которым ты нужен, ему бы жить и радоваться, да застарелая привычка к вину губила его.
К тому же мать Степанида все подзуживала его, душу растравливала:
— Экой ты, Гринюшка, тюха-пантюха безмозглый: трех щенят от чужого кобеля кормишь!
А того не разумела мать, что никакая другая самостоятельная женщина не потерпит его, пьянчугу и дебошира. Ни за что забижал он Надюшку. Все сносила она, как святая. И никто не понимал, что это он себя казнил и терзал за свою незадачливую жизнь.
И Федька прав, что возненавидел его: не за что его, Григория, было любить. Что дети видели от него: скандалы да подзатыльники! Особенно Люба переживала. Понятно, девушка уже, принарядиться хочется, а он ни разу не порадовал ее обновкой или подарком.
— Мне, — говорила она, — зазорно на улицу показаться в своем отрепье!
Чувство стыда обожгло лицо Григория. И поделом тебе! И виноватых искать не надо: ты, ты сам, один, своими руками изломал и свою жизнь, и Надежды, и детей!
Глава пятнадцатая
В Красноярске Федор с московского самолета пересел на Як-40, летавший на местной линии. Над Сибирском самолет вошел в полосу дождя, и Федор увидел необыкновенную радугу: не в форме арки, какой она бывает на земле, а в виде сплошного цветастого кольца. Сидевшая рядом с Федором старушка испуганно закрестилась: