Видно, ты сам, своими холеными руками не строил плотин, не ворочал камни и бревна, не держал ни лопаты, ни топора, подумал Федор, и ему захотелось сбить самоуверенность с этого вылощенного франта.
— Ну, прямо скажем, удельный вес тех и других неодинаков. Знаменитый кораблестроитель академик Крылов говорил, что во всяком практическом деле идея составляет от двух до пяти процентов, а остальные девяносто восемь — девяносто пять процентов — это исполнение!
Федор со злорадством заметил, что приведенное им высказывание Крылова задело Костю, но тот не нашелся, что ответить, лицо его застыло в растерянности, и он пробормотал:
— Каждый делает, что может…
— Федя, скажи, пожалуйста, где находится эта речушка Студеная? Я что-то не слышала о ней, — небрежно-удивленно протянула Римма. У нее был очень высокий, капризно дребезжащий голос, каким говорят дети, когда хотят чего-нибудь добиться от взрослых.
— Речушка? — В Федоре внезапно вспыхнуло горячее чувство протеста: «Эта пигалица так пренебрежительно говорит о стройке, которая преобразит регион, равный по площади европейской стране!» — Да это даже не река, дорогая Риммочка, а огромная речища, побольше Волги! Впадает она в Енисей, о котором ты, конечно, должна знать хотя бы из школьного учебника географии! И таких «речушек» в Сибири десятки!
Валерий вступился за свою подругу:
— Сейчас на человека обрушивается такой огромный поток информации, что он просто не в состоянии переварить его. Как говорил Козьма Прутков, нельзя объять необъятное!
— Но есть вещи, которые не может не знать человек, считающий себя образованным! — сердито доказывал Федор.
Костя, видно, решил дипломатично остановить разгорающийся спор. Он откупорил бутылку вина, принесенную Федором, и по-приятельски подмигнул ему:
— Что ж, друзья мои, давайте выпьем за необъятную Сибирь и нашего дорогого сибиряка!
— А я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такого города — Москва! — опрокидывая бокал, с пафосом продекламировал Валерий.
— Вот с этим я согласна, Валера! — поддержала его Катя и многозначительно спросила Федора: — Как ты считаешь, Федя?
Федор знал, почему Катя задает ему этот невинный на посторонний взгляд, чисто риторический вопрос: она всегда удивлялась и не одобряла решения Федора после института ехать в Сибирь. Но ведь она знает, что это очень важный для него вопрос, он не раз это объяснял ей, здесь совершенно неуместно его обсуждать, и он отделался ничего не значащей фразой:
— Прекрасный город Москва. Великий город.
Но Катя продолжала допрашивать Федора с необъяснимым женским упрямством: видно, ей важно было выяснить, не передумал ли он.
— Так почему же в таком случае ты рвешься в Сибирь?
— Видишь ли, Катя, я считаю, человек должен быть не там, где ему легче и лучше жить, а там, где он нужнее. Да и простора в Сибири больше.
Все посмотрели на Федора снисходительно, с сожалением, как на человека наивного, несовременного, которого за глаза называют «чайником» или «дураком с мороза».
Начался бессвязный разговор о преимуществах жизни в столице. Замелькали незнакомые Федору фамилии знаменитых закройщиков и портних, которые одевали не менее знаменитых артистов и певиц. Валерий, у которого какой-то родственник играл в оркестре Большого театра, стал рассказывать последние новости из интимной жизни солисток театра, художников и писателей. Все это Федору было неинтересно, он не принимал участия в разговоре и с неприязнью думал, как мелочны эти разговоры в сравнении с тем большим, важным и трудным делом, что совершали тысячи людей на гигантской стройке, откуда Федор приехал.
Катя принесла кофе, кубики льда и графин с водой.
— Сейчас принято кофе запивать водой со льдом, — объяснила она и, признательно взглянув на Осинина, добавила: — Меня научили этому в одном доме.
За кофе заговорили о кино. Костя восторгался фильмом Феллини, который он видел недавно с Катей на каком-то просмотре.
— Да, после итальянцев не хочется смотреть серые, бездарные фильмы, вроде фильмов Шукшина! — с пренебрежительной улыбкой произнес Костя, как не подлежащий обжалованию приговор, делая рукой брезгливый жест, будто отбрасывал что-то ненужное, пачкающее руку.
Его поддержал Валерий:
— Да и у самого Шукшина нет никаких актерских данных: заурядная внешность, надтреснутый, глухой голос. Он везде играет самого себя!
— А герои его фильмов? Примитивные деревенские бабы и мужики, какие-то странные люди, чудаки, — пропищала своим птичьим голоском Римма.
И Катя, даже Катя, которую Федор считал неизмеримо умнее и выше ее друзей, присоединилась к ним: