Он сегодня же должен увидеть ее.
Приняв такое решение, он сразу же начинает торопливо собираться.
Первое — побриться.
В зеркале увидел свое осунувшееся лицо, напряженно застывшие, тоскливые глаза.
Да, брат, плохи твои дела!
Электробритва жужжит, надрывно воет, как бьющийся о стекло глупый, упрямый шмель.
Оделся, открыл кошелек: четвертная бумажка есть. Это на всякий случай, скорее всего она сегодня не потребуется. Двухкопеечные монеты для автомата: одна, две, три, четыре. Хватит. Похлопал по карманам: сигареты и спички на месте; когда звонишь Кате, всегда нервничаешь, без них не обойтись.
Из общежития звонить невозможно: у телефона постоянно толпится очередь, говоришь в присутствии знакомых ребят, а при них об интимных вещах не скажешь, приходится изворачиваться и изъясняться каким-то эзоповским языком.
Будку около продмага он проходит: не раз убеждался, что аппарат в ней безвозвратно глотает монеты. Следующая будка тоже не годится: в ней выбиты стекла, и грохот трамвая на Госпитальном валу заглушает разговор. Федор сворачивает в тихий двор, где, он знает, есть автомат. В будке — парень с сияющим лицом: ясно, говорит с девушкой, значит, будет говорить долго. Ничего не поделаешь, придется подождать. Поздно он собрался звонить, уже шесть вечера. Катя или ушла, или же сговорилась с кем-нибудь о встрече. И ему придется объясняться с кем-то из ее домашних, называть себя, а это всегда тягостно и неприятно.
Наконец парень вышел из будки и зашагал, счастливо улыбаясь.
Набирая номер, Федор с отвращением заметил, что пальцы его дрожат. Щелчок — произошло соединение. Он до боли прижал трубку к уху и услышал противный частый писк — телефон занят. У будки уже стоит модно одетая, накрашенная молодая женщина и сквозь стекло нетерпеливо смотрит на Федора. Придется выходить.
Снова позвонил — снова занято. Катя говорит подолгу, иногда ждешь полчаса, а то и больше, пока она наговорится. И о чем только она может столько болтать — непостижимо!
На третий раз в трубке послышался хриплый мужской голос:
— Алльо, вас слушают!
Это ее отец, он всегда алльокает.
— Попросите, пожалуйста, к телефону Катю…
Федор весь сжимается в напряженном ожидании: что ему ответят — дома Катя или нет?
— А кто ее спрашивает?
— Федор. Устьянцев.
— Сейчас узнаю, дома ли она.
Федор не знаком с Катиной семьей, но, судя по тусклому, тягучему голосу, отец ее нудный, неприятный педант.
Где-то далеко в проводах слышится приглушенная мелодия скрипки, похожая на зуд комариного роя. Федор бессознательно повторяет знакомую мелодию: та-ра-ра-рим-та, та-ра-ра-рим-та… Рондо каприччиозо Сен-Санса… Изумительная музыка… Страстная, ликующая… Слушал бы ее без конца…
— Я слушаю!
Голос Кати заглушает скрипку. Федор вздрагивает и вспотевшей ладонью сжимает трубку. Он чувствует, как радость горячей волной разливается по его телу.
— Катюша, это я, Федор… Добрый вечер… Ты что поделываешь?..
Он силится говорить спокойно, беспечно, но во рту уже пересохло от волнения, в висках гулко стучит кровь.
— Только что из института. Голова разваливается от этих идиотских лекций.
Эти простые и, наверное, искренние слова о будничных делах немного успокаивают Федора: вот видишь, никакой трагедии не произошло, жизнь идет, как обычно.
— Давай встретимся, погуляем, это пройдет.
Когда Федор произносит эту фразу, сердце его замирает: он ждет ответа в таком крайнем напряжении, как приговора суда, который должен решить, жить ему или умереть.
— Сегодня? Нет, сегодня исключается. Я очень устала.
Значит, нет… Он это предчувствовал… Противная обессиливающая слабость охватывает его, он едва стоит на ставших ватными ногах… Но не могут же они расстаться, даже не поговорив! Не могут! Он понимает, что просить Катю бесполезно, но уже теряет рассудок и продолжает унизительно умолять:
— Я так истосковался по тебе. Так хочу видеть тебя. Просто места себе не нахожу. Давай встретимся хоть на полчаса, погуляем около твоего дома…
— Не понимаю, к чему такая нервотрепка! — голос Кати нетерпеливый, раздраженный. Она грубо, обидно разговаривает с Федором, потому что ее счастье не зависит от него. Сейчас она бросит трубку, и он торопится хоть по телефону разрешить свою судьбу, чтобы не душил его горло застрявший в нем нервный комок.