— Наверное, мне вообще не надо было тебе звонить.
— Почему? Что случилось?
— Видишь ли, когда я был у тебя, я понял, что был там лишним… рядом с Костей…
— Ну и что же? Костя — мой приятель, я познакомилась с ним в Крыму. У меня много друзей.
— Ты же знаешь, я хотел бы быть не одним из твоих многих друзей, а единственным. Как ты для меня.
— Федечка, милый, ты всегда был максималистом. Все — или ничего, так?
Слова, слова, пустые, ничего не значащие слова… Какая она лукавая, ускользающая. Ну почему она никогда не захлопывает дверь, а всегда оставляет узкую, сияющую манящим светом щелку для надежды?
— Да. Именно так. И все-таки я хочу встретиться с тобой. Если не сегодня, то в другой день. Мне так много надо сказать тебе, — уже безнадежно канючит Федор, чтобы только продлить разговор, только слышать голос Кати. Уже от этого ему станет немного легче. Какую удивительную силу имеет над ним ее голос, даже искаженный телефоном, похожий на птичье щебетанье!
— В ближайшее время я не смогу с тобой видеться, Федя.
— Ты уезжаешь?
— Нет. Другая причина.
Тут Федор неожиданно для себя задает Кате вопрос, самый главный вопрос, он один имеет значение в потоке пустых слов.
— Ты выходишь замуж за Костю?
Минуту в трубке тихо, даже скрипка затихла. Мертвая, зловещая тишина, как перед ударом грома.
— Этого я еще не решила. Я думаю.
Так это же прекрасно! Федор выпаливает:
— А ты, не думая, выходи замуж за меня, Катюша!
— Я уже слышала это, Федечка! — видимо, настойчивость Федора развеселила Катю, в трубке слышен легкий хохот. — Я отвечаю: нет! Слышишь? Нет!
Ну вот, все твои вопросы и разрешены. Полная ясность и определенность, которой ты так добивался. Надо что-то сказать на прощанье.
— Катя, еще я хочу тебе сказать… — рот его стянут жестким вкусом железа, он с трудом раскрывает губы, — что по-прежнему люблю тебя… Очень люблю…
— Спасибо, милый Федечка! Я знаю, ты очень хороший, добрый и честный…
Он слушает Катю с таким огромным напряжением, что чувствует, как на голове шевелятся волосы… Но трубка затихла и молчит.
Спасибо — и это все?
— Значит, мы больше не увидимся, Катя?
— Почему же? Федечка, пойми меня и не сердись. Я думаю, мы останемся добрыми друзьями, правда? Ты звони мне.
— Нет, Катя. Я так не могу. Я не буду больше тебе звонить.
Не дождавшись ответа, Федор вешает трубку и, вспотевший от волнения, ничего не видя перед собой, идет поперек улицы. Когда дошел до середины мостовой, на него вдруг стремительно стала надвигаться освещенная изнутри громада автобуса, он услышал душераздирающий скрежет тормозов, его обдал черный дым и запах горящей резины. И в этот момент в двух шагах от него красный венгерский автобус «Икарус», набитый интуристами, остановился. Водитель открыл дверцу кабины и заорал на Федора:
— Ты что лезешь под колеса, идиот! Залил буркалы и ничего не соображаешь?
Сказать женщине, которую ты любишь так, как никого не любил, что больше не будешь ей звонить, трудно. Очень трудно. Но смириться с этим и жить, зная, что никогда не увидишь ее, — это выше человеческих сил. Тем более, когда остается еще какая-то, пусть совсем ничтожная надежда, что, может быть, что-то еще изменится: ведь Катя еще не вышла замуж. И сама предложила ему остаться друзьями, просила звонить.
Нет, звонить ей он, конечно, не будет.
Но он втайне надеялся и ждал, что какой-нибудь случай сведет их. Они ведь ежедневно ходили в один институт. Или Катя передаст ему приглашение через Лину. Да они могут неожиданно встретиться и на улице, и в метро, и в трамвае. Каждый день, придя в институт, Федор испытывал напряженное, тоскливое ожидание, что сегодня, вот сейчас, в толпе идущих по коридору студентов он встретит Катю. Он представлял, как она в своей группе с кем-то болтает, смеется, живет своей, теперь уже отдельной от него, Федора, жизнью, и это постоянное присутствие рядом с ним Кати, которую он не мог видеть, мучило его.
Шли дни, недели, но ничего такого не происходило. Правда, однажды Федор издали, всего минуту или две видел Катю. Он вышел с Вадимом из института и обратил внимание на черную «Волгу» у клуба, возле которой стоял Осинин. Тот был в расстегнутом коротком темном плаще, с непокрытой головой, и его волосы, освещенные солнцем, отливали бронзой, как пожелтевшие листья на тополях, что росли перед институтским клубом.
«Готовая сценка для рекламного плаката. „За 30 копеек вы можете выиграть автомобиль! Покупайте билеты денежно-вещевой лотереи!“» — с неприязнью подумал Федор.