Из ворот показалась Катя. Увидев Костю, она заулыбалась, заулыбалась так радостно и счастливо, как никогда не улыбалась Федору, помахала Косте поднятой рукой и побежала к нему. Костя взял ее руку и поцеловал, затем открыл дверцу, они сели на заднее сиденье, шофер включил мотор. Уехали… Наверное, это была служебная машина Костиного отца.
— Смотри, какого богатого жениха подцепила Катерина! — сказал Вадим, провожая неодобрительным взглядом машину.
— Теперь это меня абсолютно не трогает, — с насильственной улыбкой ответил Федор, а сам почувствовал, как сердце его, в котором застряла эта ослепительная, счастливая улыбка Кати, больно заныло.
Но Вадим конечно же знал, как изводится и не спит ночами его самый близкий друг, самый дорогой ему человек, и, чтобы утешить Федора, сказал ему:
— Она не стоит того, чтобы ты так мучился из-за нее. Помнишь, когда ты познакомился с ней, я говорил тебе, что она не та, за какую ты ее принимаешь…
Да, наверное, Вадим прав, подумал Федор. Катя, видно, не такая, какой ты создал ее в своем воображении. Изголодавшийся за многие годы по близкому человеку, ты считал ее существом исключительным, не похожим на всех других женщин, наделил ее и глубоким умом, и добротой, и необыкновенной душевной чуткостью и отзывчивостью, и способностью любить горячо и страстно, и самоотреченно хранить верность и преданность, надеялся, что она разделит все твои стремления…
Прильнув к ее губам, ты испытывал небывалое ощущение безграничной свободы и ликования, чувствовал себя гордой птицей, парящей между небом и землей, в солнечной огневетровыси, потому что верил, что человек создан для счастья, как птица для полета…
Нет, наверное, это только красивая сказка, неосуществимая мечта, и тебе пора это понять и избавиться от иллюзий…
Федору пришлось еще раз увидеть Катю. Теперь уже в последний раз. Это было уже не нужно, он не хотел ехать на день рождения Кати и потом жалел, что поехал: лучше бы ему не видеть того, что он там увидел. Но Вадим и Лина буквально потащили его с собой: вечер устраивает группа, и группа приглашает его. Чтобы сломить глупое упрямство Федора, Лина сунула ему в руки коробку — подарок, который он должен вручить Кате. В ней была большая шерстяная шаль с кистями — крупные алые розы по черному полю.
Они электричкой доехали до Усова и пешком пошли в деревню Колчуга, где была дача Костиного отца — добротный рубленый дом, окруженный березами в желтом осеннем убранстве. Было двадцатое октября, а дни стояли теплые и ясные.
Катя не удивилась приезду Федора. Подарок ей понравился. Она накинула шаль на плечи и весь вечер была в ней.
Народу собралось человек тридцать. Кроме знакомых Федору студентов Катиной группы были Костя, Валерий, два неизвестных ему парня и еще три девушки. Одна из них, веселая хохотушка с выкрашенными красной хной, высоко взбитыми волосами, оказалась его соседкой за столом, который накрыли на большой застекленной веранде, выходившей в сосновую рощу.
Осинин с гордым видом играл роль хлебосольного хозяина: всех угощал, провозглашал один тост за другим, щедро выставлял из холодильника бутылки спиртного, сыпал анекдотами, покровительственным тоном поучал будущих инженеров, что надо делать, чтобы добиться успеха на службе. Он восторженно цитировал статью английского юмориста Норткота Паркинсона «Закон Паркинсона, или пути прогресса», напечатанную в журнале «Иностранная литература».
— Армия чиновников растет в соответствии с законом Паркинсона, совершенно независимо от того, увеличится, уменьшится или сведется к нулю объем работы! А, как вам это нравится? Или еще: удельный вес должностного лица определяется: первое — количеством дверей, ведущих к его кабинету; второе — количеством заместителей и третье — количеством телефонных аппаратов. Слушайте, слушайте, самое главное дальше! Эти три числовые величины, будучи помножены на толщину ковра в сантиметрах, дадут нам простейшую формулу, безотказно действующую в большинстве стран земного шара! — и сам первым закатывался смехом.
Все, что делал и говорил Осинин, вызывало у Федора протест. «Убогие остроты! Ничтожные интересы! Да плевать мне на армию чиновников и удельный вес должностного лица!»
Катя, заметил Федор, в тот вечер была в каком-то необычайно нервном возбуждении: много пила, смеялась чересчур громко, пела под гитару старинные романсы, не пропускала ни одного танца, даже сплясала цыганочку.
Федору только один раз удалось потанцевать с ней. Костя не отходил от нее.
— Ах, Федя, милый Федечка! — говорила она грустно, танцуя с ним. — Я знаю, я поступила с тобой нехорошо. Но ты не осуждай меня, прости меня, бога ради. Ты лучше пожалей меня!