— Но ведь в своей, отдельной, просторной квартире человек чувствует себя совсем по-другому!
— Пойми же, Катя, личные удобства, комфорт, то есть сытость и покой, не могут быть целью всей жизни человека, не могут! Кроме непосредственных нужд и забот у человека должна быть высокая общечеловеческая цель, ради которой он перенесет любые трудности и лишения, потому что только такая цель дает смысл существованию человека на земле!
— И у тебя она есть?
— Да, есть.
— Какая же?
— Тебе это трудно понять. Потому что ты не жила в глухом таежном поселке лесорубов, не испытала того трудного, что испытал я… Я решил стать строителем гидростанций на могучих сибирских реках, все свои силы отдать преобразованию Сибири.
Катя несколько раз порывалась поговорить с Федором о просьбе Кости, чтобы он не настаивал на предложении строителей, но сейчас, после его слов, поняла, что ее просьба будет мелочной, эгоистичной, постыдной, и так ничего и не сказала ему.
— Понимаю тебя. Такая цель может наполнить смыслом жизнь, — задумчиво и серьезно проговорила Катя. — Завидую тебе! А я мечусь, путаюсь, всем недовольна, все ищу чего-то. Наверное, поэтому жизнь мне кажется скучной, бесцельной…
— Жизнь не может быть скучной, Катюша, дорогая! Она неповторима, прекрасна, волшебна! Все зависит от того, как относиться к ней! Вот ты говорила, что работа тебе в тягость. Это потому, что ты, считая свои железобетонные балки, видишь в них только кусок бетона, не задумываешься, для чего они предназначены. А если бы ты представила, что твои балки — это часть, необходимейшая деталь Сибирской электростанции, которая преобразует огромный край, изменит судьбу тысяч людей, ты бы чувствовала себя участницей великого дела, и такая работа увлекла бы тебя!
Довольно ныть, Катюша! Знаешь что, давай-ка зайдем в «Прагу» и отметим нашу встречу. Кто знает, увидимся ли мы еще? Согласна?
— С удовольствием, Федечка! Я так люблю бывать в ресторане: хоть на время забываешь о буднях. Может быть, в ресторане есть черная икра — я обожаю ее! Я не разорю тебя, а?
— Возьмем и икру, и шампанское, и все, что ты захочешь.
— И напьемся, да?
Глава девятнадцатая
— Да ты сиди, Федор, сиди! Знаю, бедному строителю надо иногда отдохнуть! — Радынов положил руку на плечо Устьянцева, который хотел было подняться: ему было неловко сидеть в глубоком кожаном кресле, в то время как Иван Сергеевич расхаживал по своему кабинету. — Я сейчас работаю за письменным столом, а отдыхаю на ногах, как ломовая лошадь.
— Мы почему хотим зимой возводить экран? — продолжил свой рассказ Устьянцев. — Чтобы к весеннему паводку успеть поднять его до тридцатиметровой высоты и на год раньше срока пустить первый агрегат. Материал для экрана мы уже заготовили — начальник строительства принял такое решение на свой страх и риск.
Радынов взял со стола, заваленного книгами, рукописями, образцами горных пород, пачку бумаг и стал на ходу перелистывать, разглядывая их сквозь очки.
— Письмо твое я прочитал, материалы просмотрел. Предложение ваше хорошо обосновано, проверено. Зубами буду за него драться. А послание твое я немного подправил и отдал печатать в декабрьский номер нашего журнала.
Устьянцев поднялся, смущенно поблагодарил Радынова и сказал, что теперь вся надежда только на него, потому что вчера на совещании в «Гидропроекте» предложение строительства начисто зарубили. Вначале некоторые еще колебались, но после выступления Василия Васильевича, который назвал предложение безграмотной авантюрой, большинство присоединилось к нему.
Радынов остановился посреди комнаты и раскатисто захохотал.
— Представляю, как злорадствовал Васюха! Он не может простить нам, что мы добились отклонения его проекта бетонной плотины!
— Как же можно обижаться, когда сама жизнь доказала, что каменно-набросная плотина позволила на два года сократить сроки строительства, дала громадную экономию цемента!
— Но ведь это не плотина Василь Васильича — вот где собака зарыта! — объяснил Радынов. Он нахмурил густые седые брови, и в его темно-серых глазах вдруг появилось недоброе, пронзительно-жесткое, какое-то волчье выражение. — О, дорогой мой, наивный Федя, ты еще плохо знаешь Василь Васильича! Да ему наплевать на труд тысяч людей, на народные миллионы! Для него главное — не рисковать своими титулами и должностями и спать спокойно! Я воюю с ним двадцать лет. Это же не ученый! За всю жизнь ни одной новой идеи, ни одной плодотворной мысли не родил. Это пустоцвет, кастрат в науке!