— Эх, поскорее бы пустить нашу станцию! До зарезу нужна она и нефтепромыслам, и алюминиевому заводу, и лесопромышленному комплексу, да и всем таежным жителям!
С задумчивой, все растущей улыбкой слушал Радынов Устьянцева, потом подался к нему, положил перед собой на стол большие ладони и с оттенком гордости в голосе сказал:
— Как просто ты перечисляешь крупнейшие стройки — и все они только в районе одной станции! Побываешь в Сибири — и каждый раз поражаешься: в тех местах, где ты еще двадцать, десять лет назад пробирался на утлой лодчонке, на оленьих или собачьих нартах, а то и пешком с проводниками эвенками или якутами, стоят новые города!
— Да, все это уже в прошлом, Иван Сергеевич. У нас на стройке только одна пара лошадей работает. Авиация, вертолеты, «Ракеты», самосвалы, экскаваторы, буровые, вездеходы — вот с какой техникой мы наступаем на тайгу! Вся Сибирь сегодня — гигантская стройка!
— Учти, Федор, Сибирь мы только сверху копнули, да и то кое-где, местами. А если забраться в землю поглубже? Да там же откроются несметные богатства! В Сибири все громадно: и необъятные пространства, и леса, и могучие реки, и крупнейшие в мире гидростанции, и запасы нефти, газа, угля, железной руды… Там будущая сила наша… Но и проблемы и трудности, которые надо решить, чтобы взять богатства Сибири, тоже велики… Вот где требуются люди сильные, смелые, с богатырским русским размахом!
Увидел бы все это Владимир Ильич! Как страстно мечтал он о преобразовании России на основе промышленности, электрификации.
Помню, меня, только что окончившего Томский технологический институт, в двадцатом году вызвал в Москву Кржижановский. Представь себе: страна в огне гражданской войны, разруха, тиф, а мы сидим в нетопленных помещениях, без хлеба — и разрабатываем план ГОЭЛРО! Мечтаем зажечь в России десятки электрических солнц, чтобы электрические реки потекли на заводы, фабрики, в глухие селения, принесли туда современную технику, культуру.
Но нас поддерживал и вдохновлял Владимир Ильич. Помогал нам всем чем мог. Помню, входит стремительно, откинув борт расстегнутого пиджака и заложив левую руку за жилет. Энергичными жестами правой руки сопровождает свою речь. Взгляд глубокий, проницательный, понимаешь, что за его огромным сократовским лбом скрыто куда больше, чем он высказывает.
— Скажите, Иван Сергеевич, что вас больше всего поразило в Ленине? Какая главная черта его личности?
Сощурив глаза и глядя перед собой невидящим взглядом, Радынов задумался, возвращаясь мысленно в далекие годы.
— Главное в Ильиче — страстная нетерпимость ко всему, что угнетает, душит, унижает рабочего человека, — медленно, взвешивая слова, начал Радынов. — И такое же неукротимое стремление освободить простого человека от всяческих пут, возвысить его. Все, кто противился этому, были его заклятыми, личными врагами. Их он ненавидел яростно, бескомпромиссно. И это давало ему глубочайшую убежденность в правоте дела, за которое он боролся. Эта его вера увлекала и покоряла всех, кто слушал его, с кем он работал.
— Да, это главное, Иван Сергеевич. Если человек страстно верит в свое дело, тогда он все может вынести, все преодолеть, — также негромко и взволнованно проговорил Федор и почувствовал, как от него через Ивана Сергеевича протянулась к Ильичу какая-то незримая живая ниточка. Будто вот только что прошел через кабинет крепким, энергичным шагом, заложив левую ладонь за жилет, сосредоточенный, лобастый Ленин. Его уже нет, он ушел, но перед внутренним взором Федора навсегда запечатлелась стремительно идущая фигура.
Он спохватился, достал из портфеля фотографии и стал показывать Радынову: плотина, перемычки, котлован, машзал, распредустройство. Первые дома нового города.
— А вот место, где пятнадцать лет назад стояла ваша палатка, — не забыли, Иван Сергеевич? В память о ней сооружаем обелиск.
Радынов вышел из-за стола, нетерпеливо повел сильными плечами.
— Растревожил ты меня, Федор. Пожалуй, прилечу я к вам будущим летом. Погляжу, чего вы там наворотили…
Вошла жена Радынова — с той же спокойной, приветливой улыбкой на лице, которую помнил Федор, — и, услышав последние слова мужа, подозрительно посмотрела на него:
— Куда это ты собираешься, Ваня?
Тот растерянно посмотрел на Федора — у него были такие беспомощные, детские глаза, — потом на жену, видно придумывая выход из положения; тогда Федор сказал, чтобы помочь своему учителю, не подозревая, что этим самым выдает его: