Невестка застыла на полдороге.
— Я, честное слово, не понимаю, что вы имеете в виду. — Она воинственно задышала.
Пожилая женщина подняла на нее глаза.
— Мое дорогое дитя, — спокойно произнесла она, — мы обе точно знаем, что я имею в виду. Ты и так уже накачалась, частично благодаря двум предыдущим визитам в дамскую комнату, вне всякого сомнения. Ты ведь понимаешь, что этот запах мяты не обманул меня ни на йоту?
— Верно. — Глория невесело рассмеялась. — А есть ли в этом ресторане хоть кто-нибудь, кто подаст мне выпить без вашего разрешения?
Алтея вздохнула.
— Мне бы хотелось, чтобы ты перестала оскорблять мой ум. Прошу тебя, дорогая. Ты считаешь, что я не знаю о тех запасах, которые ты носишь с собой?
— Запасы? — обороняясь, повторила Глория. — Что еще за запасы? Мне бы хотелось знать, о чем вы говорите.
— Я говорю о припрятанных бутылках. Я говорю о фляжке или бутылке, или что ты там прячешь в своей сумочке, а может, где-то еще.
«Вот дерьмо! — подумала Глория. — Старый ястреб видит меня насквозь!»
Она глубоко вздохнула. Потом медленно опустилась в свое кресло, повторяя про себя магическую фразу. Два миллиарда долларов. Вдох. Два миллиарда долларов. Выдох.
Алтея смотрела на нее тяжелым долгим взглядом.
— Знаешь, Глория, я так ненавижу ультиматумы. Они могут произвести совсем обратный эффект. И тем не менее, если ты не начнешь вести себя нормально, что ж… Ты не оставишь нам выбора.
Глория перегнулась через стол.
— И что тогда, мама? — спокойно спросила она. — А если я не соглашусь ходить по ниточке? Что случится тогда? Не надо, не говорите. Позвольте мне угадать. Вы позвоните Торквемаде, и в ход пойдут тиски для пальцев и электроды. Так?
— Что ты, моя дорогая! Ты не понимаешь, о чем говоришь!
— Зато я понимаю, о чем говорите вы, мама. Вы угрожаете тем, что меня снова запрут. И не говорите мне, что я ошибаюсь.
Алтея позволила себе чуть пожать узкими плечами, как подобает леди.
— Будем надеяться, что до этого мы не дойдем, хорошо? Это все так неприятно.
«Неприятно! — Открыв рот от удивления, Глория смогла только моргнуть. — Господи Иисусе Христе! Это все равно, что назвать Великую пирамиду из Гизы садовым украшением!»
Да, ее свекровь — это просто произведение искусства. Сидит здесь эдакая безобидная леди со взбитой прической, в хорошем шерстяном абрикосовом костюме и настоящем жемчуге, которому нет цены, едва пригубливая ленч и потягивая маленькими глоточками вино, и одновременно бросает бомбы. Кто бы на нее ни взглянул, он поклялся бы, что она обсуждает премьеру оперы или балета.
— К вашему сведению, мама, — натянуто произнесла Глория, стараясь сдержать гнев и не повышать голоса, — в последний раз они сломали мне два ребра и бедро!
Старая леди даже не моргнула.
— Не говори глупостей, — возразила она. — Моя дорогая, мы обе знаем, что произошло.
Глория уставилась на нее.
— Одна из нас знает наверняка, — хрипло прошептала она, ее глаза наполнились слезами. — И простите меня, мама, но, черт побери, я там была.
Алтея проигнорировала ругательство.
— Тогда ты точно понимаешь, что несмотря на то, что тебя связали, все твои травмы явились прямым результатом того, что ты билась в конвульсиях, пока тебя вытаскивали. — Алтея помолчала и щелкнула пальцами, отправляя сюжет в прошлое. — Но давай оставим эту мрачную тему, верно? Теперь, когда нам обеим известна наша позиция, не заказать ли нам кофе и десерт? Здесь пекут наивосхитительнейший теплый шоколадный торт с трюфелями.
— Прошу вас, — равнодушно отозвалась Глория, — я воздержусь.
— Но ты же не проглотила ни кусочка!
Глория подумала, что скорее преломит хлеб с дьяволом. Но сказала:
— Пожалуйста, простите меня, мама, но мне действительно пора идти. Мне надо кое-что обдумать.
— Да, дорогая, я отлично понимаю. Что ж, беги и подумай о том, что я сказала. — Алтея подставила щеку для поцелуя.
Глория послушно прикоснулась к ней губами и подумала: «Интересно, на что похож поцелуй Иуды?»
Выходя из зала ресторана, она все еще глубоко дышала, пытаясь успокоиться, и старалась представить, как будет выглядеть куб в два миллиарда, сложенный из купюр по сто долларов.
«Два миллиарда долларов, — все повторяла про себя молодая женщина, — два миллиарда долларов…»
Это ее мантра, ее цель, смысл ее существования.