Они вышли из лифта, вошли в квартиру, скинули шубы. Галина пошла на кухню, вымыла руки и стала разогревать ужин.
— Мой руки в ванной и накрывай на стол. Давай прямо на кухне, не возражаешь?
— Конечно, тетя Галя! Что я — гость званый, что ли? — ответила Танька и вспомнила выражение Михаила — «гость подневольный».
За маленьким кухонным столиком, в тепле и уюте, наевшись непривычно вкусных голубцов, Танька разомлела — весь день в напряжении ожидала встречи с Михаилом, потом этот осмотр, когда каждую секунду хотелось обнять его, прижаться, а он послушно выполнял все ее просьбы: откройте рот, закройте рот, вдох, выдох, кашляните еще раз, живот мягкий, не напрягайте…
Боже, как она это смогла выдержать? Выдержать? Ничего себе — стоило ему сказать в шутку пару слов, и она ринулась целовать его… Ну нет, не целовать, а просто поцеловала…
— Та-то-ша-аа, ты где, девочка? — спросила Галина.
— А… что? Все нормально, тетя Галя. Спасибо, было очень вкусно.
— Полагаешь, я приму блеск в твоих глазах за восторг от голубцов? Это не я больна, а ты, и надеюсь, прекрасной болезнью.
Галина оживилась, заулыбалась, стала заваривать чай, отвернувшись к плите, и говорить, не глядя на Таньку:
— Давай, если хочешь, выкладывай — я не доносчица.
— Ой, тетя Галя, я сама еще ничего не пойму. Хочу поговорить с папой…
— Почему не с мамой?
— Не знаю, с ним мне легче… Но сейчас я даже не знаю, как и о чем говорить… Мне… мне стыдно…
Галина обернулась, поставила чайник на стол, потом начала медленно разливать чай по чашкам и все молчала.
— Почему вы молчите, теть Галь?
— А я должна что-то сказать тебе?
— Если бы вы знали, как мне неловко… нет, я не так говорю… мне стыдно, просто стыдно, понимаете, я не знаю, что это, но сказать никому не могу… — Танька опустила голову, уткнувшись лбом в столешницу, и заплакала.
Галина подошла к ней, погладила по голове, поцеловала в золотистый затылок:
— Не плачь, девочка, ничего стыдного, кроме предательства, на свете нет, а ты не можешь предать.
Танька подняла заплаканное лицо и тихо сказала:
— Это хуже… я нестерпимо хочу близости с мужчиной, которого почти не знаю и, скорее всего, не люблю. Я, как мартовская кошка, готова сама броситься к нему, меня тянет… притягивает… не пойму, что же это такое…
— Почему ты совершенно исключаешь любовь, ведь влюбляются и любят по-разному: и вдруг, и много позже близости. Откуда твоя уверенность, что это не любовь?
— Не знаю, мне так кажется. Это как наваждение, от которого я не могу… не хочу избавиться… Это очень стыдно, тетя Галя?
— Бог с тобой, Татошенька! Ты же не маленькая девочка, не допотопная институтка, должна понимать, что это — естественная потребность молодого женского организма. В таких делах советов не дают. Правда, некоторые родители считают своим долгом запретить, но… — Галина грустно улыбнулась, — если томит и мучает что-то, тут никто не поможет. Сама прими решение и — вперед! Или назад — это уж как твоя интуиция подскажет.
— Как же мне быть с папой?
— А при чем здесь папа? — удивилась Галина.
— Он все равно сам догадается. Мне никогда не удавалось скрыть от него что-нибудь, да я и не пыталась. Наоборот, у меня обычно возникает потребность поделиться с ним, посоветоваться… Нет, если и вы почувствовали, то папа сразу же поймет.
— У тебя прекрасный, превосходный папа, умница и тонкий человек. Если он поймет, то не станет с тобой это обсуждать, а предоставит тебе самой выбирать, поверь мне. Он не из тех, кто лезет в душу, даже собственного, очень любимого ребенка.
— Вы думаете? — неуверенно спросила Таня.
— Не сомневаюсь.
— А мама как же?
— Давай пить чай. Я не Пифия на треножнике, событий, увы, не могу предсказать, разве что… — И она неожиданно умолкла.
— Что вы хотели сказать, тетя Галя? — встревожилась Таня.
— Это — совсем из другой области, просто к слову пришлось. Но не будем разбавлять нашу беседу всякими банальностями.
— Как говорят французы? — вдруг, раскрепостившись, усмехнулась Таня.
— Вот именно. Хотя так говорят вообще мыслящие люди, но если французы сказали первыми, то и флаг им в руки.
Вечер закончился вроде бы не так грустно, как начинался, но Таня поднялась к себе все-таки с тяжелым чувством: с Галиной творится что-то нехорошее, без сомнения, она больна, нужно натравить на нее родителей, чтобы настояли, убедили обследоваться и лечиться.