— Чтобы говорить о тяжелой беременности, потребуется как минимум справка от гинеколога, и ты это отлично знаешь. Но кто тебе даст справку, если ты даже ни разу не зашла к нашему участковому врачу в консультацию. Скоро четыре месяца беременности, а ты нигде не поставлена на учет. Как я тебя ни просила сделать хотя бы анализы, ты упорствуешь, — возмутилась Сашенька.
— Хорошо, я пойду, я учтусь, все сделаю, но как я могу получить справку о тяжелой беременности, если она у меня легкая?
Воцарилось молчание.
Таня выждала паузу, потом встала и начала убирать со стола.
Родители молчали, словно в рот набрали воды.
Таня ушла из кухни, забралась в своей комнате с ногами в кресло, глубоко вздохнула и стала ждать. Несмотря на полную неизвестность, почувствовала облегчение.
Через минут двадцать вошел отец.
— Мы с мамой все обсудили и решили помочь тебе. Как — пока не знаю, но завтра же начну разведку.
— А мама?
— И мама тоже.
— Тогда почему она не зашла ко мне?
— Она плачет. Не трогай ее сейчас — слишком много за последнее время сюрпризов от тебя.
— Папик, спасибо тебе, и не сердитесь на меня… Я совсем извелась… Ты скажи маме, ладно?
Митя обнял дочь и стал, как маленькую, поглаживать по голове, потом посадил к себе на колени, вздохнул:
— Маленькие детки — маленькие заботы, большие детки — большие заботы. Какая банальная прописная истина…
— Не расстраивайся, папик, все прописные истины банальны.
Лиля вернулась с занятий усталая и злая. Репетировали «Горе от ума» Грибоедова, ей дали роль Лизы, в которой ее легкий, воздушный талант раскрывался с блеском и изяществом. Она купалась в возможностях роли, придумала массу деталей, штришков, нюансов. Она играла не просто хитрую, пронырливую горничную, а по-настоящему умную, наблюдательную, знающую всю подноготную семьи Фамусова девицу, успевшую между делом поднабраться хороших манер, слегка образоваться и рассчитывающую, как сказали бы сегодня, на карьерный рост.
Ее самолюбие приятно щекотало, что на репетиции заглядывали студенты с других курсов и даже педагоги, в большинстве своем актеры Малого театра.
О ней говорили.
Но ее партнер-однокурсник, игравший роль Молчалина, мешал ей и портил рисунок ее роли. Он изображал своего персонажа мелким втирушей, подхалимом, ничтожным, жалким человечком, и тогда становилось непонятным — за что же любит его Софья? Лиза, в трактовке Лили, не стала бы потворствовать Софье, если бы полагала Молчалина таким, каким играл его однокурсник.
Лиля не раз твердила ему:
— Пойми ты наконец — Молчалин не дурак, он умный, прозорливый, прагматичный человек, за ним будущее. Настанет время, и он сделает этого Фамусова, как миленького. Сечешь?
Но коллега упорствовал в своем решении роли — то ли не хотел ничего менять, то ли не понимал, а возможно, просто не мог, не хватало мастерства.
Сегодня, после бесплодного разговора с ним, она была в плохом настроении, раздражена. Есть не хотелось — по дороге домой забежала в «Макдоналдс», перехватила чизбургер и теперь мечтала о домашнем крепком ароматном чае, который отлично заваривал Леха. Но Леха был на дежурстве, и пришлось самой тащиться на кухню.
Сначала привычно нажала на кнопку автоответчика на телефоне — мать стала чуть больше зарабатывать и, поскольку за время совместного проживания полюбила Леху со всей искренностью незамужней женщины, постоянно ощущавшей потребность в мужском хозяйском глазе, в каждый приезд из «дальних стран» старалась подарить ему какую-нибудь нужную вещь. Одним из таких подарков стал автоответчик.
Из него раздался голос Таньки: «Лилюш, если можешь, приезжай вечером ко мне. Очень соскучилась, и есть серьезный разговор».
Лилька тут же перезвонила подруге:
— Приеду при одном условии — угостишь нормальным чаем, а то поела в «Макдоналдсе», а их чай пить не могу.
— Условие принято! — радостно воскликнула Таня. — Жду!
Когда приехала Лиля, старшие Ореховы уже были дома.
— О-оо! — встретил ее радостно Митя. — Мадемуазель Яблочкина! Как давно мы не лицезрели вас!
— Да, дядя Митя, и не говорите, я так соскучилась! Только вы ошиблись: Яблочкина всю жизнь оставалась мадемуазель, а я уже мадам.