— Пока ты еще полумадам, — уточнила Сашенька, — вот когда по всем правилам станешь женой Алексея, тогда…
— Мало ее пилила собственная мама, так теперь ты! — возмутилась Танька.
— Ну что вы, девочки, я пошутила, — улыбнулась Сашенька и поцеловала Лильку. — Давайте пить чай.
— Мам, если можно, мы с Лилькой попьем у меня, — сказала Танька.
Она сервировала чай у себя на письменном столе, выложив конфеты, привезенные Генрихом, нежное, вкусное печенье, которым угостила ее тетя Маро сегодня утром, сказав, что пекла сама и раз Танечка не ходит в институт, значит, что-то у нее не в порядке, а в таких случаях очень полезно есть сладкое. Шутила она или интуитивно чувствовала смятение Тани, трудно сказать, но печенье таяло во рту, призывая съесть еще и еще.
Как только девочки закрыли за собой дверь, Лилька тут же кинулась осматривать подругу, повертелась вокруг нее и уверенно заявила:
— Ни фига не видно! Может, рассосалось?
— Если бы…
Удивительное дело: для родителей беременность дочери не была секретом, Лилька, разумеется, тоже все знала, но говорить на эту тему при Сашеньке и Мите она не стала — стеснялась, видимо, потому, что была посвящена в тайну, которая оставалась для родителей неведомой, — кто же на самом деле отец ребенка.
Напившись чаю, наевшись вкусных сладостей, подруги перешли к «серьезному разговору», как сказала по телефону Таня.
Лилька хорошо помнила Генриха, который иногда приводил Таньку в школу, знала по рассказам самих Ореховых, что когда-то он был влюблен в Сашеньку, и теперь слушала Таньку и не верила своим ушам — случается же такое на свете! Как в пьесе: все правдоподобно, и все же не верится.
— Я тебя слушаю, слушаю, но все равно у меня в голове не укладывается.
— Думаешь, у меня укладывается?.. Так вот — взяла и сломала свою жизнь.
— Но что-то надо делать! Это твоя настоящая любовь, твоя судьба, ты это понимаешь?
— Если бы не понимала, не мучалась бы так, — грустно ответила Таня.
— Так скажи ему, скажи! Если он любит тебя, если ты ему дорога, он поймет. Женятся же мужики на женщинах с детьми, даже усыновляют. Когда чувства настоящие — ничего не имеет значения, никаких препятствий не может быть, — с горячностью убеждала Лиля.
— Ты не знаешь Генриха, он натура цельная, он не простит меня.
— Сам-то он что, десять лет монахом жил? Никогда не поверю.
— Это не имеет никакого значения, он взрослый мужчина, — отмела доводы Лили Таня.
— А ты взрослая женщина.
— Ну и что?
— Ты ему что-нибудь обещала?
— Лилька, ты смеешься? Что могла обещать десятилетняя девочка?
— А он просил тебя ждать его? Он обещал приехать и жениться на тебе?
— Ну ты уж совсем довела все до абсурда.
— Никакого абсурда! Он тебе ранец подарил — учись, глупышка. Вот и все, о чем он тогда думал.
— Но я же сказала ему, что люблю его!
— Сказала-мазала, думал не думал… Десять лет прошло! Никаких обязательств у тебя перед ним нет и быть не может! Ты вольна была распоряжаться своей жизнью, как тебе заблагорассудится.
— Вот и распорядилась, — с горечью согласилась Танька.
— Перестань, ради Бога, казниться. Я вообще считаю, что вся проблема надуманная. Надо сказать ему — и все!
— Может, ты и права, только надо было сказать с самого начала, а я струсила…
— Скажи сейчас!
— После всего, что было между нами? Нет, нет, не могу. Сейчас уже это выглядит подло, низко, безнравственно.
— Ох, ох, ну прямо тургеневская девушка!
— Как ты не понимаешь, дело не во мне, а в его восприятии. Не хочу, чтобы он меня бросил и презирал. Лучше я сама его оставлю. Вот возьму себя в кулак — и оставлю.
— Ну-ну, попробуй, может, получится, — с нескрываемой иронией сказала Лиля.
Танька промолчала. Лиля обняла ее, чмокнула в щеку.
— Вот родишь, и все образуется. Попомни мои слова. А я крестной буду.
— Угу, — промычала Танька, уткнувшись ей в плечо.
— Обещаешь?
— Обещаю. Только и ты мне кое-что пообещай. Ты должна поговорить с Лехой…
— О чем? — спросила Лиля.
— Я решила не ходить до родов на занятия… — И Таня подробно рассказала о своем решении.
— А вот это ты здорово придумала, я с тобой совершенно согласна, — заметила Лилька. — Никто не будет пялиться, сплетничать. Но Леха-то при чем?
— Он же спросит, почему я не хожу на занятия.
— Тебя об этом вся группа ваша станет спрашивать.
— Для них я просто болею. В конце концов, найду что ответить. Меня волнует Леха, который так самоотверженно выручил меня тогда с каскадером. Он-то имеет полное право знать правду. И тебе не придется ему врать. Только я очень прошу, очень-очень, чтобы он никому, ни единой душе не проболтался. Пусть он мне пообещает это.