Ей не хотелось верить в несчастье, но опухшее лицо вора стояло перед глазами. На худые Катины руки капали горячие слёзы, дыхания не хватало. Плевать на то, что она промучалась всё лето, зарабатывая эти деньги, плевать на всё это. Неистерпимой болью кружилось внутри мутное марево скандала намечавшегося в школе. У неё же нет второй обуви. Есть, конечно, в которой она ходит по улице — старые выцветшие кроссовки, но вот туфелек-лодочек больше нет.
Катя побежала на рынок. Если мамин «муж» сейчас на вокзале, то ей не успеть, потому что вокзал находится на другом краю города. А вот если на рынке, то может быть ей удастся перехватить его, пока он не продал краденное. Времени совсем в обрез.
Она увидела его на дальнем краю рынка, где находились рыбные ряды. Из складского здания мужики выкатывали вонючие чёрные бочки с селёдкой, несли квадраты замороженной мойвы наперекор ей, пока Катя шла.
— Туфли, отдай туфли! — затараторила она тонко и жалобно, подскочив к нему. — Отдай, отдай!
Он шарахнулся в сторону, словно от кипятка, а потом беглым взглядом обшарив ещё пустые рыночные площадки с суетившимися грузчиками, отошёл в сторону, перед этим окатив Катю бранью.
— Отдай, козёл! — пронзительно вскрикнула она, а потом, словно спохватившись, подбежала, схватилась за рукав грязного пиджака и заныла. — Отдай, пожалуйста, дорогой, милый, отдай, верни!
Быстро оглянувшись, он выкинул окурок, схватил её заскорузлой рукой за шею, больно потянув волосы и наподдал сильный пинок.
Катя упала на асфальт, больно ободрав колени. Тут же вскочила, бросилась на него снова, уже крича громче, но его и след простыл, только серая спина мелькнула. Сбежал за склады, где вовсе не сыскать вора.
Катя всхлипывая встала и, пошатываясь, медленно и понуро пошла домой. Если у него лодочек в руках не было, значит действительно уже продал их тем же грузчикам.
Взяв дома пакет с учебниками, она пошла в школу. Когда подходила к дверям, уже двадцать минут как прозвенел звонок и половина первого урока уже была пропущена.
В гардеробе, повесив потёртую ветровку с краю вешалки, Катя стиснула зубы и решительно двинулась в сторону дверей в правый отсек первого этажа. Только сердце чуть дрогнуло, когда она увидела впереди в проёме дежурных с красными повязками на рукавах.
— Фамилия. — встретили они её первой фразой. — Ты опоздала, говори фамилию.
Катя, спрятав руки и учебники за спину отступила в сторону. Опустив голову, она качнулась на пятках, а потом попыталась обойти дежурных.
— Стой тебе говорят. Фамилию назови и показывай обувь.
Катя помотала головой. Один взгляд на её поношенные кроссовки давал отличное представление, что совсем это никакая не вторая обувь.
— Киселёва. — сказала она чуть слышно, еле разлепив спекшиеся от плача губы.
— Киселёва. — отрывисто повторил один из дежурных. — Где вторая обувь?
Она промолчала.
— Второй обуви нет? — тот же дежурный покачал головой. — Второй обуви нет. — повторил он, записывая в журнал её фамилию и факт нарушения школьных правил. — Мы тебя не пропустим. Нельзя.
В груди стало горячо, что-то шевельнулось и тут же моментально похолодело.
— Ой, у тебя кровь. — сказал дежурный, указывая карандашом на разбитые и измазанные в грязи Катины колени.
Та отошла к стене и прислонилась. В голове тонкой нитью установился слабый шум.
— Позови завуча. — сказал тот дежурный своему напарнику. Вторая красная повязка тут же развернулась и поспешила в учительскую на втором этаже.
Катя словно в ватном тумане отошла от стены, неуклюже повернулась и пошла в сторону входных дверей, как сомнамбула. Выйдя на душную серую улицу она остановилась. Мутный рассеянный сквозь тучи солнечный свет сделал всё вокруг зыбким, ненастоящим и блеклым. Катя медленно зашагала домой.
Пасмурная морось с утра не прекращалась. Кроссовки тихонько поскрипывали и хлюпали, когда попадали в лужицы. И очень скоро грязная вода попала внутрь через трещину в одной.
Дома всё ещё витал запах терпкого перегара, мать спала, а мамин «муж» до сих пор видимо бродил где-то по рынку, вышибая деньгу.
Катя сложила учебники в прихожей на то место, где ещё вчера стояла коробка с лодочками, увидела в сером зеркале грязные разводы на щеках, а затем прошла на кухню.
Она не знала, не умела и даже представления не имела, как это делают люди, когда решаются, поэтому всё сделала наугад: взяла истёртый мягкий ремень, оставшийся от покойного отца, привязала его на кухне к трубе и влезла на край газовой плиты.