Запомнив место, где его поймало наваждение, он вернулся на аллею и двинулся дальше. Страха не было. Конечно, он с самого начала понимал, что очень рискует - и был готов ко всему... Но если с ним что-то случится, некому будет помочь тем, кто двинется следом! Как мог, он подстраховался и на этот случай: велел перенести основное внимание патрулирования с внешнего периметра на внутренний и задерживать любого, кто выйдет изнутри к периметру без его сопровождения. Кроме того, он заручился поддержкой вертолетного соединения полиции - теперь можно по крайней мере не опасаться, что в воздушное пространство базы сумеет прорваться еще какой-нибудь вертолет... Но самое главное - если он вдруг не вернется и не подаст сигнала, жесткий карантин базы продолжится до следующего утра, и только после этого внутрь двинутся полицейские отряды. Было непросто убедить руководство страны в серьезности возможной угрозы, особенно когда у ворот базы бушевала толпа терявших терпение журналистов. Он не пожалел красок, расписывая потенциальные ужасы, и понял, что переборщил, только когда министр внутренних дел предложил в помощь войска...
...Висящее в воздухе напряжение словно сгущалось с каждым его шагом и все-таки он невольно улыбнулся, вспоминая, скольких трудов стоило после этого уговорить министра, что в войсках надобности все-таки нет...
Впереди просветлело - аллея кончалась. Пришел... Веренков отступил чуть в сторону, укрываясь за кустами, и осторожно выглянул из-за них. Здание открылось перед ним все сразу, и он внимательно осмотрел его. Все спокойно, тихо, ни души вокруг. Два окна то ли разбиты, то ли открыты далеко, не разобрать... Из разрубленной надвое крыши печально торчит хвостовая балка вертолета, под ней на карнизе и на земле - куски лопастей. Лужайка перед домом чиста - никаких распростертых тел или чего-то подобного...
Куда же делись люди? По оценке начальника охраны, внутри периметра оставалось десять человек - не считая тех, кто прилетел на вертолете... Из этих десяти один убит, другой без сознания - по крайней мере, был без сознания четверть часа назад. Сколько прилетело, неизвестно - экстренные запросы на все ближайшие аэродромы ничего не дали. Похоже, вертолет или прибыл издалека, или просто стоял у кого-то во дворе... Впрочем, тут Гуминский прав - там могло быть не больше трех...
Но десять человек - это целая толпа, они должны создавать какой-то заметный шум, деятельность, особенно в чрезвычайной обстановке... если, конечно, живы... Или они все забились в какую-нибудь комнату? Час от часу не легче: где их искать, да и в каком они состоянии? Кто из них может представлять опасность?..
Веренков покачал головой. В глубине души он надеялся, что внешний осмотр даст достаточно информации, чтобы избежать неприятного путешествия по зданию, но увы... Ничего не поделаешь, придется идти дальше...
Он достал рацию, включил ее и коротко доложил об увиденном. Это была полицейская рация, позаимствованная у прибывшего патруля. Она работала на другой частоте, и его не могли подслушать на базе. Правда, его слышали все другие патрули в радиусе двадцати километров, поэтому приходилось осторожно выбирать выражения...
Когда он сказал, что собирается идти внутрь, Майзлис всерьез забеспокоился:
- Ты уверен, что стоит это делать? Может, вернешься? Или хотя бы...
Он не стал договаривать, но Веренков понял, что он хотел сказать: "Хотя бы оставишь рацию включенной?" Он вздохнул: сколько можно! Десять минут назад все было обговорено, и вот опять!.. Включенная рация, конечно, может помочь - ему персонально. Но что, если здесь происходит нечто такое, о чем "широкой общественности" знать не стоит? Это было одной из главных причин его одиночной экскурсии - и прямая трансляция на полицейском канале плохо увязывалась с этой причиной...
Конечно, тревогу Майзлиса можно понять - но только пока эта тревога не становится назойливой...
- Хватит, - прервал Веренков. - Все остается, как договорились. Конец связи!
С этими словами он выключил рацию и медленно, не прячась, пошел через лужайку к крыльцу...
...Первое, что он увидел, распахнув тяжелую дверь - направленный прямо в лицо пистолет. Веренков качнулся было назад, но его остановил резкий голос Гуминского:
- Стоять!
Он замер. Гуминский, смерив его взглядом, усмехнулся:
- Прорвался-таки? Упорный ты, Ян, даже завидно! Ну, заходи, заходи, раз уж пришел... И руки вверх!
Ствол чуть пошевелился, показывая Веренкову, куда именно ему следует двигаться. Он осторожно, не сводя глаз с пистолета, сделал несколько шагов вправо, поднял руки - дверь захлопнулась, отрезая путь к спасению.
- Ты с ума сошел, Дмитрий, это точно! - со злым отчаянием (ну надо же было так влипнуть!) обратился он к Гуминскому. - Чего ты добиваешься?
- Ты жить хочешь? - прервал его тот. - Тогда заткнись и перебирай ногами!
Прижимаясь спиной к стене, Ян пятился до тех пор, пока не оказался в углу возле лестничной площадки. Боковым зрением он видел лежащего человека - убит? усыплен? - но не мог сообразить, кто это...
- Все, хватит елозить по стене, - остановил его Гуминский. - Теперь присаживайся...
- ??
- Садись, говорю! И не вздумай опускать руки... Когда сядешь, можешь оглядеться как следует: увидишь немало интересного...
Как ни странно, Ян почти не удивился, встретившись глазами со стоявшей на лестнице компанией. Может быть, изначальная готовность к чему угодно помогла ему? Однако есть вещи, к которым нельзя быть готовым...
Веренков ощутил это, когда попытался позвать Сару, но она не ответила ему, и он понял, что никогда, никому больше она уже не ответит... С его опытом не нужно было смотреть дважды, чтобы поставить безнадежный диагноз. "Но может быть, - мелькнула мысль, - это все-таки внушение?"
Но честный, уже без экстрасенсорного тумана, взгляд Дэна рассеял надежду: нет, не внушение... и помочь тут нельзя!
Сергей переводил взгляд с Веренкова на Гуминского так, словно не мог поверить своим глазам. Ян невольно улыбнулся: уважение к авторитетам трудно изжить даже в экстремальной ситуации!
Инга смотрела едва ли не сердито: старый дурак, ничего не сумел сделать! Хотя мелькала в ее глазах и чисто женская жалость к слабому...
А встретить взгляд Евгения Веренков так и не рискнул - даже будучи уверенным, что в нем не будет ни обвинения, ни упрека...