— Я знаю.
— И не дрейфь там.
Я вздохнула:
— Ты мою маму проглотила?
Бриджит хихикнула.
— Помни, я взяла мобильник, так что мы с тобой можем встретиться на Юнион-сквер, если твой Марш Змей провалится.
— Не провалится, — уверила я ее.
Знаменитые последние слова.
Я направилась было к сабвею, как вдруг Бриджит обернулась и задала мне вопрос, который, честно говоря, ошеломил меня:
— Типа, а что творится между тобой и Колумбией?
— Что? Откуда ты…
— Прошлым летом, помнишь? Ты сидела в кофейне с Полом Парлипиано.
— Верно, — сказала я. Я совершенно забыла, что уже говорила Бриджит по поводу Колумбийского университета.
— Так что между вами происходит? В итоге ты подала туда документы?
Бриджит никогда мне не лгала. Ни-ког-да. Так что самое меньшее, что я могла бы сделать, это ответить ей тем же. Какая разница, когда я встречусь с правдой — через пять или через тридцать дней?
— Да, — ответила я. — И все еще жду ответа.
Бриджит подняла красиво изогнутую бровь.
— Твои родители тебя убьют. Правда больно бьет, верно?
— Иди, достань ее, — сказала я.
— О, — отозвалась она, потрясая сжатыми руками. — Не сомневайся, достану.
В течение своего двадцатиминутного путешествия по городу я надеялась, молилась и мечтала, чтобы это путешествие было первым из бесконечной череды. Я ни капельки не нервничала от того, что путешествую одна. Я ощущала себя так, будто знала, куда иду, хотя никогда не была здесь по тому адресу, который выслал мне почтой Пол. Бумажку с координатами я сжимала в кармане, словно талисман. Меня не заботило окружающее, я была слишком сосредоточена на представлении о том, как я поступаю в Колумбийский университет, и Пол становится моим знаменитым гомосексуальным приятелем, просто дар божий. Мы бы ходили по пижонским магазинам на Пятой авеню, радостно визжали бы и топали ногами, едва заслышав на танцполе первые такты песни «Erasure» «Цепи любви». Обсуждали бы парней, которые нам нравятся, и злобно сплетничали бы о тех, кто нам не по душе. Мы были бы более зависимыми и погруженными друг в друга, чем просто друзья, чем любая гетеросексуальная пара на Земле.
Эта фантазия может завести далеко, как и та, что заставляет нас жениться и заводить много-много детей.
Штаб ЛПКУ располагался в общежитии для старшекурсников. Я трижды трезвонила в интерком, пока мне не соблаговолили ответить.
— Что? — раздался нервный женский голос.
— Эээ… Я на Марш Змей.
— Уверена?
— Гм… да.
Она впустила меня, не говоря ни слова.
Дверь в квартиру 3В была открыта, но я с трудом могла различить, что там внутри, ибо у стен и поперек прохода были навалены транспаранты с надписями протеста. «МЫ ИДЕМ ЗА ТЕХ, КТО НЕ МОЖЕТ ХОДИТЬ», — гласил один. «ПРОГУЛКА НИКОМУ НЕ ВРЕДИТ», — было написано на другом. Эти слоганы были ненамного удачнее тех слабеньких лозунгов, которыми Скотти и Мэнда размахивали на том провальном митинге возле школы. Но как бы то ни было, я новичок, и лучше попридержать свое мнение при себе. Одно было ясно: транспарантов было явно больше, чем тех, кто должен был их нести.
— Эти джинсы фирмы «Gap»? — услышала я неповторимый голос Пола Парлипиано. Не совсем приветствие, но лучше, чем ничего.
Я обернулась, внезапно обнаружив эстетическую привлекательность моей слегка пополневшей задницы.
— Да, именно.
Он раздраженно выдохнул:
— «Gap» — дерьмо.
Он пустился в объяснения, что джинсы этой фирмы продаются в магазинах, которые ущемляют права на работу миллионов подростков.
— Я не знала.
— Невежество — это не оправдание, Джессика, — сказал он.
— Гм, хорошо. Прости.
Затем в течение минуты все было хорошо, Пол представлял мне некоторых членов ЛПКУ: афро-американку в хипповой юбке по имени Кендра, маленького испанского хипстера Хьюго, тощего белокожего мальца с дредами по имени Зак. Для людей, которые так пекутся о правах человека, эти были чересчур заинтересованы мной.
Я подкрепилась глотком колы из бутылочки, которую достала из рюкзака, и пришла в готовность делать, что скажут, как вдруг Пол спросил:
— Ты пьешь кока-колу?
Я тупо взглянула на этикетку.
— Брось кока-колу! — закричали все.
Он опять начал объяснять, что кока-кола — самый коварный промоутер в корпоративном империализме. Я обычно не видела Пола Парлипиано без давящего окружения Пайнвилля. Свобода сделала его очень… самоуверенным, скажу я вам.
— Извини, — ответила я. — Я не знала.