Маркус развернул стул к себе, чтобы сесть на него верхом, а не как все обычные люди. Он посмотрел на пасмурные стены, которые мы с Хоуп некогда покрасили в серый цвет прямо по розовому. Этот эксперимент в стиле «сделай сам» с треском провалился.
— А ты знаешь, что цвет, в который покрашены твои стены, когда-то изменил мир?
Я была слишком занята тем, что парила в воздухе на несколько сантиметров выше одеяла, чтобы отвечать на вопросы.
— Цвет мов, — продолжил он.
Еще на полтора сантиметра выше. Заметил ли он?
— Изобретение этого оттенка в 1856 году вдохновило мастеров на создание новых красок, что, в свою очередь, привело к многочисленным научным открытиям.
Два сантиметра…
— Забавно, как нечто настолько незначительное может так сильно повлиять на историю…
Он оставил свой комментарий — как и меня — висеть в воздухе.
— Это была шутка, — усмехнулся он.
— Я поняла, — кивнула я.
— Просто я вспомнил времена, когда мы только начинали с тобой общаться.
— Да.
— И я задавал вопрос.
— Я помню.
— В качестве опоры для разговора.
— Правильно.
— Чтобы поддержать разговор.
— Ага.
Он вел к тому, чтобы я задала ему нужный вопрос.
— Почему ты здесь?
Он шумно сложил вместе ладони — раз! — и я свалилась вниз на кровать.
— Я здесь, потому что мне нужно сказать тебе две вещи. Я решил сказать их тебе, потому что то, что я тебе не говорил важные вещи раньше, уже привело к нынешней ситуации нашего необщения. Я ничего не рассказываю тебе, а ты мне. — Он остановился, положив подбородок на спинку стула, которая сейчас находилась перед ним. — Ты меня понимаешь?
— A? Нет.
Он взъерошил пальцами волосы, отчего они поднялись торчком. Взрыв на макаронной фабрике.
— Я не сказал тебе, что много знал о тебе, потому что подслушивал ваши разговоры с Хоуп, когда болтался по дому с ее братом. А когда я сказал тебе об этом на прошлый Новый год, было уже поздно для такого откровения. Поэтому ты сказала мне, чтобы я трахнул самого себя, что я и сделал, — он приподнял бровь. — Фигурально выражаясь, конечно же.
— Конечно.
— В буквальном смысле это был бы подвиг, — он сделал паузу, несомненно, представляя себе, какую акробатическую позу ему пришлось бы принять, чтобы совершить половой акт с самим собой.
— Так вот, две вещи, которые я хотел тебе сказать.
Он снова перестал говорить. Я задержала дыхание. Я понятия не имела, что он собирается мне сказать. Вообще.
— Первое: я знаю твою бабушку Глэдди.
— Что?
— Дом престарелых, в котором я работаю…
— «Серебряные луга?»
— Да.
Ни фига себе.
— Я не знал, что она твоя бабушка, пока ты как-то не пришла ее навестить. Я увидел вас, идущих вместе по холлу. И сразу все, что я слышал о ее внучке, «умненькой печенюшке с красивыми ножками», стало совершенно понятным. Ты и была Джей Ди.
Умненькая печенюшка с красивыми ножками. Маркус сделал умелый комплимент как моему уму, так и внешности. Вроде как. Да?
— Значит, ты общался с моей бабушкой? Она разговаривала с тобой? Обо мне?
— Да, да и да, — ответил он, и его темные глаза заставили меня отвести взгляд. — Я решил сообщить тебе об этом, чтобы ты не обвиняла меня потом, что я сделал это все нарочно, и не послала меня снова.
— Но какая вообще разница? Мы не… или… а… не были…
— Что ты говоришь, Джесс? «Не» или «не были»? Настоящее или прошедшее время? Тогда или сейчас?
— Мы же не разговаривали друг с другом.
Прошедшее время, глагол несовершенного вида. Как символично. И многозначительно.
— Да, не разговаривали, — кивнул Маркус.
— Так ты мог и не говорить мне об этом. Или я сама бы все узнала. Зачем ты мне это вообще сообщил?
— В мире и так слишком много напряженности, — торжественно объявил он, поднявшись со стула. — Ближний Восток вообще безнадежен, если даже мы с тобой не можем помириться.
Вся эта сцена была настолько странной, что я начала подозревать, что он издевается надо мной. Я не знала, что ответить. Голос Элисон Мойе заполнил пустоту.
«Иногда, когда я думаю о том, что это только игра,/И я нуждаюсь в тебе…».