— Что ну?
— Нашел себя мужик.
— К чему рассказал-то, Коля?
— А к тому, что ошибочно я специальность выбрал.
— Кем же ты хотел бы стать?
— Милиционером, Мария.
— Господи!
С другой стороны, Гузь ведь начеку. Смотрит в оба. Придешь — взглядом ощупает, и уйдешь под его прицелом. Ежели только Вячик — пока будем так его называть — не сварганил такой способ выноса, что никому и в голову не придет. Скажем, прячет замшевый пиджак в выхлопную трубу. Не зря я байку про ворующую таксу ему рассказал.
— Не нравишься ты мне, Коля.
— Чего ж так?
— На лице забота… Вещи теряешь.
— Какие вещи?
— Мешок спальный потерял, теперь вот термос.
— Поэтому и хочу стать милиционером.
Допустим, Гузь проморгал. А ревизия? Коли есть воровство, то будут и нехватки. Да вроде бы этот Вячик работает всего полгода, ревизий могло и не быть, А вдруг никакое тут не воровство? Тогда что? Научный опыт? Ну да, пришельцы небесные наше складское хозяйство изучают, чтобы перенять.
— Завтра идешь на работу?
— Нет, склад наш опечатали.
— Зачем опечатали?
— Да один из грузчиков, язви его, пальто кожаное на меху уволок.
— Как же он? У вас охрана.
— Надел да вышел…
Надел да вышел…
Я соскочил со стула, как с электрического, хотя сиживать на последнем не приходилось. И полетел к окну, а потом кругами по комнате, в середине которой чаевничала испуганная Мария.
— Коля, что с тобой?
Вот почему он подъезжает к складу и сидит в машине, не вылазит. Якобы в себя приходит. А сам ждет, покуда я в помещении скроюсь. Тогда и хлопнет дверцей. Мать честная, ловкость какая! Да ведь он при любой погоде в одной рубашке. Якобы горяч. Вошел в склад в рубашке, а вышел в замшевом пиджаке, или в кожаном пальто, или в заграничной куртке, или в лайке… Смотря по сезону. И ни одна охрана не придерется. Но куда ж Гузь смотрел?..
— Да что с тобой, Коля?
— Мария, я отлучусь, — непререкаемо сказал я, начиная одеваться.
К старшему оперуполномоченному Петельникову и к его рыжему асу. Теперь у меня были факты железные, что гвозди, — теперь можно писать протоколы.
Не вовремя зазвонил телефон. Поэтому в трубку я бросил второпях:
— Да-да!
— Николай Фадеевич? — удивленный голос и вроде бы знакомый.
— Он, как таковой.
— Вы дома?
— Пока еще не в кутузке, Семен Семеныч, — узнал я сытные нотки.
— И что делаете?
— Жду вызова в органы.
— Николай Фадеевич, вы спецовку мне не сдали.
— Так она висит в шкафчике…
— Нужно расписаться, официально.
— Заехать, что ли?
— Сейчас можете?
— Через сорок минут буду…
Голос вежливый, ласковый, на «вы». Да только как ему простить, что сразу поверил в мое воровство? А с другой стороны, знал он меня маловато.
Я оделся, повязав шарф, Марией связанный, что мне было известно давно и доподлинно, а спросил ее, чтобы приятность лишнюю узнать. Встал я в передней и глянул на Марию…
Сидит она как в воду опущенная. В сущности, старая женщина. И, говоря откровенно, со мной несладко пришлось — это она истинно сказала, когда я, вспылив, к Паше укатил. И помрем скоро, как ни упирайся. И Мария моя помрет…
Кольнуло меня в самое сердце: господи, о чем это я? О смерти Марии. Ведь часто об этом думал — и о своей смертушке, и о Марииной. О смерти только дураки не думают да животные. Но думал головой, умом то есть. А вот сейчас на душу перешло, почему и кольнуло. Как они меж собой разнятся-то, ум и душа. Тогда вторая сущность есть не только душа, но и ум. В совокупности. Короче, человеческий дух.
И опять мы с Марией глянули друг на дружку, будто вместе испугались чего. Не знали мы, что увидимся теперь не здесь и не так. Если знать все наперед, то вместо жизни будет мед.
Трамваем поехал, вкруговую, а мог бы прямиком на троллейбусе. Видать, не очень-то тянуло меня в склады.
Ум умом, душа душой, а есть и натура. Что это за птица и с чем ее кушают, никто не знает. Одно доподлинно: ум натуре не начальник, она может и против пойти. А вот к душе натура прислушивается, поскольку живут они рядышком. Это я все про себя.
Два полушария — между прочим, больших — учат меня не встревать. Поскольку и сам медали не заработаю, и Марии серебряную волосинку добавлю. А натура вершит по-своему. Вот и подумаешь: два-то полушария есть, а не мешало бы и третье.
Что касаемо подлецов и прочей живности, то с ними вопрос решен отрицательно. Не любят их. А вот существует пара разновидностей, к которым народ питает лишь усмешку, а я терпеть не перевариваю.