Выложила она снедь, поставила локти на колени, закрепила подбородок на ладонях — и устремила свой чернявый взгляд на лицо соседа. А он свой водянисто-синий положил на ее чернявый. И глядят друг на друга упорно, как гипноз испытывают. А уж что их взгляды выражают, мне отсюда не видать. Ну, думаю, ничего — потерплю.
Тишина в палате, как у рыбы в томате. Я на них гляжу, забинтованный глядит, а они ни гу-гу. Конечно, молчунов я повидал. Был у нас в автопредприятии Петька-Домкрат — ему легче грузовик спиной поддомкратить, чем слово вымолвить. Но сосед мой вроде не молчун, да и встреча ихняя не у телевизора — там ящик говорит.
Она вдруг колыхнулась, открыла какую-то банку и достала не то длинную фрикадельку, не то куцую сардельку… И гляжу это, тянет продукт ко рту, да не к своему, а к соседову. Ну, думаю, нипочем не откроет, поскольку мужчина, да и мои продукты уминал за обе щеки. Открыл-таки. Она, значит, туда ему опустит, он прожует и проглотит. И по-новой. Да еще и ртину разевает, наподобие моей аистихи в Тихой Варежке. Не знаю почему, а противно.
Я думал, что мясными изделиями все и обойдется. Ан нет. Потом сок в дело пошел, затем какой-то пирожок, а на самую закуску вылущила она из обертки шоколадную конфетку и опустила ему в клюв, то есть в рот, растуды его в сыроежку!
И все это в тиши — лишь рукава ее шуршат.
Потом они еще посидели, глядя друг на друга с неослабевающим упорством. А затем она собрала кое-какую посуду и ушла, не проронив не то что слова — буквы «а» не сказала. Ни привета никому, ни ответа. И он ей под стать.
Но только это она вышла, как я допер: глухонемая.
— Сосед, ты бы языку ее научился…
— Так она русская.
— Всяким скорым жестам, коли глухонемая.
— Она не глухонемая.
— А чего ж слова не проронили?
Он вздохнул тяжело, как бегемот в ванной:
— Любит она меня.
— Вот бы и поговорили.
— Любовь обходится без разговоров.
Ой ли? Сразу видать, что в нежном вопросе он тумак. Небось думает, что в любовных делах надо действовать. Целоваться, обниматься и тому подобное. Да ведь этим себя не выразишь — это все умеют, поскольку указанные действия имеют международно понятное значение. Поскольку целование, обнимание и тому подобное идет от первой сущности — от плоти то есть. От второй же сущности идут слова, душу обнажающие. Тут чужими не прикроешься — свои нужны. И чуткую женщину словами не проведешь. Не зря все бабы любят слушать про любовь. И пословица есть: женщина любит ушами. Да разве не приятно внимать речам про любовь к тебе?
В одной старинной постановке — по телевизору видел — есть пацан Ромео. Болтлив до невозможности — всю ночь может говорить про свою любовь. А его школьнице нравилось.
— Она тебя любит, а ты ее?
— Тут вопрос путаный, — загрустил он на глазах.
— Так распутай.
Это я зря — у жизни есть узелки, что и со здоровой головой не распутаешь. Но сосед мой, похоже, вознамерился этим делом заняться тотчас. Он огляделся со зверской опаской, как заяц на опушке, и подался ко мне через проходик:
— Обманул я… Не падал на меня контейнер.
— А кто ж на тебя падал?
— Никто.
— Так голова цела?
— Травмирована.
— Кем?
Сосед как-то неуверенно и даже опасливо повел взглядом на дверь, вослед ушедшей. Тут, признаться, и мне стало не по себе. Но все-таки решил уточнить, поскольку того, чего я подумал, быть не могло:
— Она травмировала, что ли?
Сосед кивнул с заметной горлинкой. Я бы сел, коли стоял. Какая-то дикая несочетаемость: любовь, прошибленная голова… Я видел чудеса — разбегалися глаза, а от этих сплетен стал смертельно бледен.
— Да как же?
— Ударила по голове.
— Чем?
— Утюгом.
— Электрическим?
— Нет, чугунным, — опять с гордецой отвечено.
— За что?
— Нашла за что…
— Да разве есть такое, за что можно бить по голове? — не утерпел я от звона в голосе.
Сосед засомневался, говорить ли свою тайну. Не тайна нужна, а понимание факта. Я вот лежу: на меня враг напал. Все путем. Поэтому мне не обидно и даже весело. А он от чьей руки пал на больничную койку?
— Она тебе кто? — пристал я.
— Спутница.
— На правах жены?
— На правах друга.
И сосед поехал, поскольку и самому хотелось высказаться — то ли совет получить, то ли себя показать. Есть такие люди — всяк пачкотню себе плюсует.
— Зашел я к ней… А она задает мне провокационный вопрос: «Если бы ты меня любил, то знаешь бы что с тобой стало?» Я, конечно, этим заинтересовался. Она отвечает: «Ты бы такой стал хороший, что выросли бы у тебя крылышки, как у ангела». Я возьми и ответь: «А если бы крылышки, то я бы от тебя улетел к Ритке Кушаньевой…» Тут она утюгом и огрела.