— Я и знаю.
— Ну и почему?
— Сегодня утром разбирался с одним грабежом… Напали на мужчину. Ценные книги в портфеле целы. Деньги целы. Золотые часы целы… А отобрали только импортные джинсы фирмы «Ливайс».
— Портки? — удивился я.
— Вот и ответ, Николай Фадеич, на причину, как ты говоришь, злоумыслия.
— Так какой ответ-то?
— Мещанство.
— Что за зверь? — спросил я, будто не слыхивал.
— Верно, зверь. Еду ему подавай дефицитную, одежду импортную, а работу престижную.
И капитан засмеялся так легко, будто и этого зверя он скоро отловит. Я тоже гоготнул от какой-то легкости и уверенности в своей и в нашей общенародной жизни. Что же касаемо дружбы, то здесь капитан от меня не отвертится. Таких людей упускать — жизнь не понимать. И сведу с ним моего сына Геннадия, поскольку воспитывать лучше всего на живых людях.
Попрощался со мной Петельников, пожелал скорейшего выздоровления, и только это вышел, как сосед мой задохнулся от судороги:
— Сестру мне, сестру!
Вызвал я кнопочкой блондинку и гляжу на своего стропаля с удивленной опаской, поскольку до сих пор ни на что он, кроме страха быть усопшим, не жаловался. Сестричка прибежала в одну секунду.
— Переведите меня в другую палату! — вдруг огорошил ее сосед.
— Что случилось? — спрашивает сестра, поскольку тоже в недоумении.
— Это ж не палата, а притон! Или тут явка какая? Этот Николай Фадеич неизвестно кто. Забинтованный больной оказался не больной. Бандиты прыгают на окна, драка на полу, капитаны, прокуроры, лейтенанты… Разве тут выздоровеешь?
— Больной, успокойтесь. Впуск посторонних прекращен, и теперь у вас в палате будет комфортная атмосфера.
И только она сказала про атмосферу, как дверь воровато приоткрылась, потом открылась и вошел мужик. Это бы еще ничего, но вошел и второй мужик. Пара мужиков — что пара башмаков. Да ведь и третий шагнул в палату, а коли три мужика — спору жди наверняка. Нет, не жди, поскольку и четвертый возник. Тут я подумал: где четыре мужика, будет пять наверняка. Он и втиснулся.
Пять человек переминались у двери, будто морозцем прихваченные.
— Во, и целая шайка пришла, — жалобно простонал соседушка.
Это была она, шайка, то есть моя бывшая бригада. Ребята собрали в палате все стулья и сели в ряд, как на собрании. Поэтому я перечислю их слева направо: Валерка-шинщик, большеротая верзила; Василий-моторист, плотный мужик; Николай-окрасчик, махонький да белобрысенький; Эдик-электрик, лобастый дипломат; Матвеич-плотник, хромой, но трезвый. Пять штук. Ну а Кочемойкина Петра не увидишь до утра.
Пока я справлялся с чувствами, застелившими мне видимость, они тоже не зря сидели: Василий вздохнул, Эдик кивнул, Валерка мигнул, Матвеич икнул, а Николай чихнул. Считай, минут пять мы приходили в себя.
— Чего ж ты не ввел меня в курс? — укоризненно спросил Василий.
— Неужели бригадой не справились бы? — поддержал Эдик.
— Я придумал такую штучку, которая током шарахает, — сообщил Валерка.
— Чего штучка… Взяли бы в руки по пустой бутылке и склад бы окружили, — не согласился с ним Николай.
— А если бы по полной? — уточнил Матвеич.
Гляжу я на ребят, и в палатной тиши в эти хорошие минуты вдруг затлело во мне незваное беспокойство. Много я с ними отработал, знаю их, как свой рабочий инструмент, изучил их и в труде, и в праздности… Вижу ребятишек глубоко и любовно… Но в то же время тревожно напрягаюсь: а чего я сейчас в них не вижу, чего в них не понимаю, чего о них не знаю?.. Что в этот момент, пока я гляжу и разговариваю, летит мимо меня? Ведь сколько бы я ни оглядывался на прожитое, всегда там находил ошибочное и мною упущенное.
— Как живешь, Василий? — спросил я голосом не мужским и не бабьим, а хрен знает каким.
— Отцом стану, — буркнул он самодовольно.
— Не забудь пригласить на крестины. Как ты живешь, Эдик?
— На курсах итальянского языка учусь, Фадеич.
— Кончишь — поговорим по-итальянски. А ты, Валера?
— Фадеич, я придумал, как обойтись без поршневых колец…
— Потом покажешь. А ты, Матвеич?
— С бутылками завязал окончательно.
— Хвалю. А ты, Николай?
— А я, Фадеич, рыбаком заделался, любителем.
— По крайней мере, День рыбака он празднует, — вставил Эдик.
— Помни, Николай, — подсказал я, — что День рыбака не только праздник для тех, кто ловит рыбу, но и для тех, кто ее ест.
— А как же, — встрепенулся Николай. — Вот попробуй…
Банка маринованной корюшки, им на столик поставленная. Эта банка как сигнальная ракета — ребята дружно зашуршали.