Кто-то режет глотки конкурентам, чтобы прорваться к власти, убивать и грабить. Мне оно все на фиг не уперлось. Потому что, когда ты один, то сам накосячил — сам исправил или понес ответ. Тут же, если накосячил — все видят, негодуют, и у неправильного действия куда более серьезные последствия. Оступился — умер человек. Но это не все! Пока я и прокурор, и президент, и судья. И один гражданин моего маленького государства совершил два преступления: ослушался приказа и убил невинного человека.
Кроме того, он уже получал предупреждение, что оставлен в группе до первой сознательной серьезной ошибки. И вот она, эта ошибка. Ошибка, повлекшая смерть человека.
А я тот самый коррумпированный судья, который выносит оправдательный приговор преступнику. Вот кого во мне видят люди — еще одного Папашу, покрывающего своего кореша.
Лиза, крутившаяся вокруг, тронула за плечо, вопрощающе заглянула в лицо. Я одним лазами показал ей на Сергеича, и она кивнула:
— Да, нужно решить. Нельзя оставлять на самостоятельное течение.
— Самотек, — поправил я ее, после чего невесело улыбнулся и проговорил в рупор:
— Друзья, объявляю всеобщий сбор возле автовышки. Присутствие всех обязательно.
Лиза уселась возле автовышки, скрестив ноги и прислонив голову к кузову.
— Я поняла твою дилемму, — сказала она. — Сложная ситуация и непростой выбор между диктатурой и демократией.
Ха, об этом-то я и не подумал, а ведь так оно и есть. Причем права на диктатуру у меня намного больше, чем у других, ведь именно я могу их всех спасти и вытащить за собой в Третью волну Жатвы. Да и не верю я в демократию. С фига ли у какого-нибудь слюнтяя и бездельника будет такой же голос, как у меня? Но… мать вашу, куда ни кинь, всюду клин!
Пока все собирались, освещенные светом, включенным в салоне автовышки, я присматривался к лицам. Счастливыми выглядели только Эдрик и Макс. Вика, которая отходила после ранения в салоне грузовика, просто высунулась в окно. Ей было все равно, и понятно почему — она знать не знала Машу.
А вот остальные были удручены, особенно Эстер и Рихтер. Наверное, им казалось, что они поменяли шило на мыло, лишившись насиженных мест и комфорта. И вот перед ними новый узурпатор-самодур, который единолично милует и карает. Что считает правильным, то справедливо.
— Банда Папаши разгромлена, — проговорил я, скосив глаза на Сергеича. Он, кажется, догадывался, почему я всех собрал, и не смотрел на меня. — Как я говорил, все важные вопросы решаются путем голосования. Если кто-то совершил серьезный проступок, это также выносится на голосование. Что мы имеем?
— Нам бы с правилами определиться, — подсказал Макс. — Что считать тяжелым преступлением, что — не фатальным. Однозначно, жизни членов общины выше жизней всяких левых… — Он покрутил пальцем в воздухе. — Тех, кто не заслужил доверия комунны, скажем так. Новичков.
Когда Лиза перевела иностранцам сказаннное, Эстер зыркнула с неприязнью, но побоялась возражать. Зато я не побоялся.
— Если жизни наших людей в опасности, то да. Но Михаил Сергеевич убил невинного человека, когда его жизни ничего не угрожало. Мало того, он проигнорировал мнение большинства и мой приказ. А если бы Бергман был не столь щепетилен? Погиб бы и сам Сергеич, и неизвестно сколько других бы полегло!
— Бес попутал! — Сергеич буквально впился в меня взглядом. — Как помутнение нашло, чесслово! Да во те крест! — Он размашисто перекрестился. — Меня теперь вот тут, — он приложил руку к груди, — кошки раздирают!
— Чистосердечное признание облегчает вину! — чуя неизбежное, вступился Макс за Сергеича. — Я сам от тебя пострадал когда-то, чуть не помер, но кто прошлое помянет, тому глаз вон!
Лиза, не вставая, переводила все, что мы говорим. Как-никак, у нас теперь пятеро иностранцев. Переводила упрощенно, напирая на смысл, а оттого страдали интонации. И напоминание о предыдущем проступке было для них, привыкших к четкому соблюдению законов и правил общины, скорее отягчающим обстоятельством.
Мне безумно не хотелось изгонять Сергеича из клана, но, если поступлю иначе, то, во-первых, новенькие в лучшем случае не будут меня уважать, в худшем я обрету врагов. Во-вторых, что тогда значат мои угрозы, если я не буду придерживаться того, что озвучивал?
Вот теперь не выдержала Эстер, проговорила трясущимися губами: