— Открою, гражданин полковник, обязательно открою.
— Но учтите, Павлюк, это единственный для вас случай, когда вы сможете в какой-то степени загладить свою вину перед Родиной и выйти на правильный, честный путь.
— Понимаю, гражданин полковник. Не беспокойтесь, я сделаю всё, что нужно...
Сопровождаемый лейтенантом Шовгеновым Афанасий Павлюк вошёл в свою комнату, остановился посредине и обвёл её неприязненным взглядом. Всё тут показалось ему чужим, враждебным, точно собственная квартира превратилась вдруг в ненавистную тюрьму. Когда в прихожей щёлкнул запираемый замок, Афанасий вздрогнул, точно от удара, насупился и закусил нижнюю губу.
С ключом в руках на пороге появился Рудницкий.
— Садитесь, Павлюк, — приказал он.
Павлюк, сгорбившись, сел на кровать и опустил голову на сжатые кулаки.
— А ты чего стоишь? — обратился Рудницкий к товарищу. — Кто знает, сколько нам здесь торчать придётся.
Тот посмотрел на часы и улыбнулся.
— А я ведь угадал. Сейчас раздвигается занавес, и на сцене...
В двух семьях, равных знатью и славой,
В Вероне пышной разгорелся вновь
Вражды минувших дней раздор кровавый,
Заставив литься...
— Оставь, Сулейман, — перебил его Рудницкий, — И без тебя тошно.
— Да, — шумно вздохнул тот. — Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.
Он нехотя опустился на стул и брезгливо покосился на грязный стол и валявшиеся на нём объедки.
Наблюдавший за товарищем Рудницкий усмехнулся.
Положив ключ от входной двери на тумбочку, стоявшую в углу, он взял за концы бумагу, на которой лежали огрызки колбасы и ломти хлеба, и спросил Павлюка:
— Кушать будете?
Афанасий, не меняя позы, отрицательно качнул головой.
Лейтенант кинул остатки еды на подоконник, рядом с затрёпанной колодой карт. Куском газеты смахнул пыль и крошки со стола, придвинул к нему стул и сел.
Все трое молчали.
Тишина в комнате нарушалась только глубокими вздохами Павлюка.
— Ты хоть предупредил её? — негромко спросил Сулейман.
— Нет, — недовольно буркнул в ответ Рудницкий и повернулся к Павлюку: — В квартире радио есть?
Хозяин квартиры с недоумением посмотрел на лейтенанта, будто тот заговорил о чём-то немыслимом, и опять отрицательно качнул головой.
Рудницкий зевнул.
— Закурим? — предложил он Шовгенову.
— Давай закурим, — вяло согласился тот, доставая из кармана портсигар.
Закурили. Рудницкий спичечной коробкой начал выбивать на доске стола такт какой-то песни, но это ему быстро надоело, и он сунул коробку в карман.
— Как по-твоему, наша команда в этом сезоне выйдет в группу «А»? — спросил он.
— Если они будут играть так, как в последний раз, — усмехнулся Сулейман, — то и в «Б» не удержатся.
— И это верно, — безразлично произнёс Рудницкий, извлёк из верхнего кармана кителя два узеньких голубых билета в театр, с грустью повертел их в руках и спрятал обратно.
— Нужно было захватить что-нибудь почитать, — после большой паузы заговорил Шовгенов.
Рудницкий поискал глазами куда деть окурок, но, не найдя пепельницы, положил его на подоконник.
— Я перечитываю «Войну и мир», — несколько приподнято и мечтательно продолжал Сулейман. — Вот книга написана!
Товарищи начали вспоминать особенно запечатлевшиеся в памяти отдельные места, героев произведения.
Павлюк поднял голову, послушал их и угрюмо попросил:
— Дайте закурить.
— Пожалуйста, — Рудницкий протянул ему папиросу.
Арестованный тяжело поднялся, подошёл к лейтенанту и взял из его рук папиросу. Пока лейтенант доставал из кармана спички, Павлюк насупившись стоял перед ним, разминая пальцами табак. Равнодушный взгляд его скользнул по высокому, ровному лбу Рудницкого, светлым волосам и остановился на тумбочке. Она стояла в углу позади офицера, почти касаясь спинки стула, на котором он сидел.
На тумбочке лежал ключ!
Лейтенант чиркнул спичкой.
Афанасий быстро отвёл глаза от ключа, закурил папиросу и вернулся на своё место. Но теперь он сидел не в той неподвижной, полной покорности позе, что раньше, а поминутно шаркал ногами по полу, откидывался на постель, нетерпеливо тёр ладонями колени, шумно отдувался и украдкой поглядывал в угол, где стояла тумбочка.
В комнате начало темнеть.
Рудницкий включил электрический свет, прошёлся из угла в угол и опять сел на свой стул.