— Ваш приятель скоро придёт? — спросил Шовгенов Павлюка.
Тот пожал плечами и безразличным тоном нехотя ответил:
— А кто его знает.
Мысли Павлюка в этот момент были заняты другим:
«Ключ от двери — путь к спасению. Но как взять его?..»
— Вот бы сюда шахматы, — закинув руки за голову, потянулся Шовгенов.
— Да, времени хватило бы не на одну партию, — согласился Рудницкий и вдруг предложил: — А, может быть, в «козла»? Карты есть. Хозяин, думаю, не будет возражать, если мы немного поиграем, — обратился он к Павлюку.
— Играйте, — буркнул тот.
— Не люблю я карты, — поморщился Шовгенов.
— И я не люблю, но делать-то ведь нечего, — Рудницкий протянул руку и взял с подоконника карты. — Давай? Безобидная игра.
— Ладно уж, — неохотно согласился товарищ.
Вначале они играли очень вяло, но после того, как Шовгенову пришлось три раза подряд сдать карты, игра оживилась.
— Помнишь? — подтрунивал Рудницкий. — Отец бил сына не за то, что тот играл, а за то, что отыгрывался.
Сулейман отшучивался:
— Цыплят по осени считают.
— Считай, считай, только со счёта не сбейся...
Павлюк молча наблюдал за их игрой и, упёршись локтями в колени, мерно покачивался всем туловищем взад и вперёд. Когда он, отклонившись посильнее назад, приподнимал голову, то видел ключ, лежавший на тумбочке. Павлюк отводил от него глаза в сторону, но через минуту опять тянул шею, чтобы лучше рассмотреть, как лежит там ключ, которым заперта входная дверь.
Полковник Чумак не ошибся, Павлюк сказал не всё, что знал. И сделал он это не без причины. «Белобрысому» было известно многое из прошлой деятельности Афанасия Павлюка на службе в Минском гестапо. Не зря белорусские партизаны два раза стреляли в него... Поэтому Павлюк с удовольствием свернул бы шею своему незваному и нежданному гостю, но совсем не хотел, чтобы он был пойман. Хотя гость и не сказал, что собирается делать, куда ехать, однако хозяин явочной квартиры тоже был «птицей стреляной». И он, правда не без труда, догадался, какой маршрут избрал себе «белобрысый». А после того, как утром гость потребовал, чтобы ему немедленно был куплен билет на один из местных поездов, догадка только укрепилась.
«День переждёт в лесу, а ночью пересядет в Ленинградский», — решил тогда Афанасий.
На допросе он чуть было не проболтался, но вовремя спохватился...
Рудницкий, наконец, проиграл.
— Лиха беда начало, — захохотал Шовгенов.
— Одна ласточка весны не делает.
Рудницкий собрал карты со стола.
— Который час? — спросил Павлюк, пересаживаясь ближе к краю кровати.
— Торопитесь куда? — тасуя карты, поинтересовался Рудницкий.
— Да нет, просто так спросил, — в душе ругая себя, хмуро и невнятно пробормотал Афанасий. — Время тянется.
— Ложитесь, спать. Когда нужны будете, разбудим.
— Какой уж тут сон? — вздохнул Павлюк и, прислонившись щекой к спинке кровати, покосился правым глазом на тумбочку.
До ключа было всего метра два, но взять его незаметно Афанасий не мог. Он медленно опустил веки, и если бы по-прежнему не вертел в пальцах давно погасшую папиросу, то можно было бы подумать, что он задремал. Однако мозг его продолжал напряжённо работать.
Постепенно созрел план, как освободиться от чекистов, которые казались слишком молодыми, неопытными и беспечными.
А офицеры, не обращая внимания на Афанасия Павлюка, продолжали играть.
Теперь не везло уже Рудницкому. Он всячески старался отыграться, но это ему никак не удавалось. Лейтенант злился и досадовал на то, что ему не шла карта.
Шовгенов ликовал:
— Капусты тебе, Алёша!..
Афанасий приоткрыл глаза, скользнул взглядом в сторону тумбочки, расслабленно поднялся с постели и подошёл к Рудницкому с окурком в левой руке.
— Дайте прикурить.
Лейтенант недовольный тем, что его оторвали от игры, зажёг спичку.
Павлюк, прикуривая, наклонился. Правая рука его упёрлась в спинку стула, затем потянулась дальше и осторожно опустилась на ключ.
— Спасибо.
Афанасий кивнул головой и, сжимая ключ в руке, неторопливо вернулся к кровати.
Рудницкий опять проиграл.
— Алёша, — хохотал Шовгенов, — я тебя обязательно капустой накормлю.
Рудницкий быстро сдал карты.
— Ладно, ходи, — сказал он с плохо сдерживаемым раздражением.
Павлюк докурил папиросу, швырнул её на пол и раздавил каблуком. Крепче сжав в руке ключ, он, нагнув низко голову, исподлобья посмотрел на играющих офицеров. Злая усмешка презрительно скривила его губы. В узких щёлках холодно блеснули серые глаза.