Мы отходим на пару шагов от авто, которое продолжает светить яркими фарами. Мне страшно.
Алихан резко поворачивается ко мне, вытаскивает пистолет и… направляет его…
Направляет на себя…
— В машине в бардачке твои новые документы. И карта на твое новое имя. Денег хватит на хорошую жизнь, Василиса. Ты можешь быть свободна прямо сейчас. Моё слово. Позвонишь с моего номера на первый забитый контакт — твой выезд обеспечат.
— Что ты творишь? — спрашиваю не своим голосом, холодея от страха.
Глаза Алихана становятся шальными. Даже в темноте они кажутся чернее ночи. Дырявят.
— Я тоже унизил тебя. В нашем мире унижение смывает только кровь. Я даю тебе это право. Прикажи — и я выстрелю себе в башку. И твоя честь будет отмыта.
С ужасом наблюдаю за тем, как он взводит курок у своего виска.
— Прекрати… — говорю сдавленно, понимая, что трясусь, как банный лист.
Может быть, он просто играет. Зло играет. Но я не знаю, что ждать от этого мужчины. Я не знаю, что вообще ждать от таких мужчин… Это американские горки… Это ужас…
— Сумасшедший… — слово вылетает из меня по слогам, с придыханием и всхлипываниями. — Не надо…
— Это твое право, Василиса. Я даю тебе шанс уйти.Даю свободу… Ты ведь этого хотела? Я только так смогу тебя отпустить, девочка моя… Понимаешь? Только моя смерть тебя освободит…
— Прекрати, Алихан! — кричу я, а по щекам градом слезы.
Сама не понимаю, зачем и как, но оказываюсь возле него, пытаюсь вырвать пистолет.
— Прошу тебя… Хватит уже этой боли… — каждое мое слово как удар под дых. — Я не умею так, понимаешь? Не могу как вы…
Он делает шаг назад. Застывает. Тяжело дышит и смотрит на меня исподлобья. Отшвыривает пистолет и падает на колени.
Господи, что еще он задумал… Это невыносимо.
Отступаю. Закрываю лицо руками, рыдая так, что не хватает воздуха.
— Бей, Василиса, — говорит сухо, — подойди и бей.
Я снова замираю. Смотрю на него. Зачем… зачем он так со мной…
— Я не смогу…
— Нет, это я не смогу… терпеть эту ненависть в твоих глазах не смогу. Подойди и ударь… Сделай мне так же больно, как тебе сделал я… Я разрешаю… Более того, я прошу…
Я шокированно смотрю на него какое-то время. А потом…
Потом в меня вселяется дьявол. Не помню, как и правда подбегаю к нему, как размахиваюсь и даю смачную пощечину.
Его голова дергается.
Усмехается.
— Сильнее бей, девочка… Это не удар.
Я кричу и… снова бью. Так, что дух захватывает. Так, что с ударом из груди вырывается то ли вопль, то ли рык.
Не делаю паузы, вхожу в кураж. Бью снова и снова. Сука! Скотина! Животное! Мне было так больно! Так больно!
По одной щеке, по другой, начинаю его колотить в грудь, по плечам, врезаясь в каменные мышцы и…
И сползаю вниз к нему, в пыль. Плачу, чувствуя, как земля прилипает к мокрым щекам. Рыдаю так, как никогда в жизни не рыдала. Чувствую, как из меня словно бы что-то вырывается… Это что-то уродливое, ужасное, гадкое… Я не знаю, что это… Но я так не хочу, чтобы это было у меня внутри и… это покидает меня, вылетает наружу… Я падаю обессиленная. Падаю в его руки. Почти теряю сознание.
Чувствую только, как дико его сердце колотится о мое. Как сильно вжимается в меня, впивается горячим поцелуем в мои губы. Голова кружится под натиском его рваных горячих поцелуев, которые теперь везде.
— Ты моя женщина, Василиса. Я никогда больше тебя не унижу, слышишь? Я могу наказать тебя, если ты это заслужишь, но я никогда не унижу тебя. Твое благополучие— мое благополучие. Твоя боль — моя боль. Ты поняла?
Поддевает мой подбородок, запрокидывает голову.
— Ты услышала самое важное, что я тебе вчера сказал?
Испытующе смотрит в глаза. Подавляет. Берет. Только лишь своими пальцами на подбородке. Мой взгляд рассеянный… Я ничего сейчас не в состоянии произнести…
— Ты многое вчера сказал, — хрипло отвечаю. Во рту сухо.
— Я люблю тебя, Василиса, — говорит он, словно бы вынося мне вердикт.
Сердце разрывает грудную клетку от яростных ударов о ребра. Я почти физически ощущаю, как внутри что-то разрывается. Противоречивое, страшное, необъятное… Всего слишком много. Оно не укладывается в моей голове…