- Я – его жена! – отчеканила я.
Заявление было настолько поражающим, что девушка пошатнулась, чуть не рухнув. Ухватилась за Мустафу, чтобы устоять. Потом, по прошествию минуты, вдруг успокоилась и засмеялась:
- Врёшь! Врёшь! Ты ему не жена!
- Жена! – настойчиво повторила я. – У нас был никах.
- Нет… нет, нет! – замотала она головой, схватившись за неё, словно от этого мотания та бы оторвалась. – Это не правда! – половина слов была на арабском, но, думаю, что правильно перевела их значение. – Он не мог! Не мог! – снова какие-то фразы на арабском посыпались из её рта, и в них была большая концентрация слова «никах».
Набиль, конечно же, в отличие от меня не был девственником. У него были до меня женщины и, возможно, это одна из них. Какая-то любовница. Она была довольно миленькой на лицо, если бы оно не искажалось злобой и ненавистью, направленными на меня.
- Почему он не мог? – серьёзно, почти сурово спросила её я.
- Он обещал мне! Говорил, что мы поженимся… что он возьмёт меня второй женой!
- Второй? – не поняла я.
Подоспело ещё двое слуг-мужчин, и, вместе с Мустафой образовав стену между мной и ею, они стали вытеснять ворвавшуюся нарушительницу прочь.
- Подождите! Дайте ей сказать! Оставьте её! – попросила я, но они меня не понимали, продолжая гнать её прочь. – Стойте! Девушка, прошу вас, объясните свои слова!
Вытесняемая кричащая постепенно стихала, переходя на горький плач, и её стенания даже несколько разжалобили меня. Представляю, что бы было со мной, брось меня Набиль ради другой!
- Он же обещал, обещал! – что-то продолжала говорить она уже от самой калитки.
- Почему вы сказали «второй»?! – крикнула я, идя следом, но слуги, видимо, думали, что я прошу её выгнать поскорее. – Девушка, ответьте! Скажите же!
Её вытурили на улицу. Один из мужчин остался у ворот, и мне стало не очень понятно – это от внешнего вторжения или чтобы я не вышла? Мустафа, извиняясь, кланялся. Набиль знал, что сюда может заявиться эта девушка? Она знала, что у него в намерениях жениться на мне? Поэтому обещал взять её второй? А меня забыл спросить? Когда я разворачивалась, чтобы пойти в дом, то увидела, как в щёлке под калиткой показался уголок белой бумажки. Охранник стоял спиной и заметить этого не мог. И в то же время, я не могла подойти и взять листочек. Было предчувствие, что мне помешают.
Соображая, как же быть, я сделала вид, что ухожу, но очень медленно. Присела на скамейку неподалёку, в деланной задумчивости, как бы переваривая произошедшее. Приглядела в клумбе декоративный камушек побольше. Когда охранник перестал смотреть на меня, быстро его подняла и зажала в руке. Потом продолжила ждать момента, когда тот опустит голову или отвлечётся. Под солнцем сидеть и выжидать было тягостно: пекло кожу лица, хотелось уйти в тень и попить, но я вытерпела и уловила нужное мгновение, в которое швырнула камень в дальние кусты, у стены, чтобы можно было сделать вид, что там кто-то крадётся. Охранник среагировал и, повернувшись туда, присмотрелся. Вытянул шею. Ну же, давай! Давай! Да! Он сошёл с места и пошёл смотреть.
Быстро встав, я почти побежала к калитке и, подняв листок, скорее направилась в дом, украдкой глядя, что же на бумажке? Там был номер телефона. Номер этой девушки? Она хотела, чтобы я ей позвонила? Мне и самой хотелось бы нормально задать вопросы, но… не честнее ли будет сначала у мужа всё выяснить? Скорее бы вернулся Набиль, я бы рассказала ему, что произошло в его отсутствие! Пусть расскажет, что связывало их с этой женщиной, если действительно связывало, а то, вдруг, это какая-то городская сумасшедшая? Неприятно было от того, как грубо вторглись в мой рай, в нашу идиллию медового месяца, тем более что он и не месяцем будет, а всего двумя неделями, после которых я вернусь в Париж, на работу. Хотя уже сейчас не представляла, как это сделаю, как оставлю Набиля, разлучусь с ним на очередные две-три недели? Как я выживала без него столько дней?!
- Мустафа! – позвала я того, высунувшегося из глубин просторных залов. Попыталась спросить по-арабски «кто это был?». – Мэн хада?
Он покачал головой и развёл руками, но глаза опустил. Всё он знал, только объяснить мне не мог. Или не хотел. Вздохнув, я произнесла:
- Гхада, - намекая, что, в таком случае, раз ничего не понятно, надо хотя бы поесть.