— Прости...
— Маджайра, я сдержу обещание, которое тебе дал, или умру, но никогда не подниму руку на братьев. Я не для того заключал мирный договор с Морнийской империей, чтобы перенести войну в родной дом. Я… изъясняюсь понятно?
Фа Лонь повернул голову, чтобы взглянуть на неё поверх плеча, но выцепил краем глаза лишь копну взлохмаченных волос. Маджайра уткнулась лбом ему в спину и сопела, как ёжик. Такая милая...
Ладони у него на животе стали вдруг непозволительно горячими. Они прожигали кожу даже сквозь три слоя одежды. «Когда-нибудь эта женщина погубит меня», — подумал Фа Лонь, разворачиваясь в кольце любимых рук.
— Почему ты молчишь? — спросил он, тронув её за подбородок. — Я спрашиваю, потому что перестал следить, на каком языке с тобой разговариваю.
— Поцелуй меня, — произнесла Маджайра, расплываясь под его взглядом в улыбке. — И сделай наконец то, за чем пришёл.
Уголки его рта защипало от тщательно подавляемой улыбки. Несносная! Она лишилась армии, но всё равно продолжала командовать? Поиск ответа на вопрос занимал его мысли недолго — ровно до тех пор, пока их губы не встретились.
___________
«Цапля не ест мясо цапли» — устойчивое выражение в гердеинском языке для обозначения значимости родственных уз. Цапля может съесть мясо лягушки. Люди могут вести себя довольно агрессивно, но по отношению к своим агрессия будет иной, нежели по отношению к другим.
Глава 5. Свекровь
Маджайру разбудил настойчивый стук в дверь.
— Мы причалили, госпожа, — голос Гивура был до отвращения бодрым. — Вам нужна моя помощь, чтобы одеться?
— Муж поможет. Иди.
Маджайра опустила голову Фа Лоню на плечо. Не открывая глаз, он обнял её рукой и привычно поправил сдвинутое одеяло.
В каюте стояла умиротворяющая тишина. Маджайра лежала, вслушиваясь в размеренный ритм дыхания, с которым вздымалась и опадала грудь Фа Лоня, водила пальцем по удивительно мягкой и тёплой со сна коже и улыбалась, вспоминая, прошедшую ночь: на её правой ноге до сих пор болтались сползшие книзу, так и не размотанные до конца ленты.
Но снаружи всё громче и отчётливей доносились оголтелые крики чаек, перебранка рабочих и скрип досок под тяжестью перетаскиваемого груза. Как ни старалась Маджайра продлить мгновенья покоя, в мыслях давно была не здесь, а на улицах Ти Шаня — города тысячи изогнутых крыш.
— Ну что, встаём? — спросил Фа Лонь, поймав её руку, которую сразу же прижал к своему животу.
— Сейчас?
— А когда?
Маджайра выпятила нижнюю губу и посмотрела на него самым жалостливым взглядом. Не помогло. Подлец с коварной улыбкой спихнул её с кровати.
Корабль причалил к пирсу ещё до восхода солнца, когда Ти Шань тонул в густом молочном тумане. В редких прорехах можно было разглядеть тёмные силуэты домов, свет далёкого маяка и уходящий к берегу бревенчатый настил. Спускаясь по сходням, Маджайра не думала, что кто-то проснётся в такую рань и выйдет в холодную морось, чтобы их встретить. Но к её удивлению, на берегу уже ждала красиво одетая женщина. За её спиной пара крепких мужчин держали в руках по раскрытому зонту.
Анлетти мало говорил о своей гердеинской жене. Воспоминания о ней пробуждали в нём сожаления и затяжные периоды чёрной меланхолии, когда он пил вино, тискал миловидных слуг обоего пола и без конца резался в кости. Тем не менее ещё не дойдя до конца пирса, Маджайра знала: это она, перед ней та самая Фа Чисэ, которую учитель спустя семнадцать лет, пять похороненных жён и бесчисленного числа любовников и любовниц так и не сумел забыть.
Фа Чисэ стояла неподвижно — с идеально прямой спиной, расправленными плечами, изящно приподнятым подбородком и сведёнными вместе ступнями, — чтобы роскошное шёлковое одеяние мягко стекало по её фигуре вниз, подчёркивая изгибы по-девичьи крепкой груди, тонкой талии и широких бёдер.
На припудренном рисовой мукой лице тонкими дугами вопрошающе замерли угольно-чёрные брови. Маленькое алое пятнышко обозначило губы. Две пряди, выпущенные из причёски на лоб, зрительно удлинили овал лица и отвлекли внимание от торчащих ушей — единственного видимого недостатка.