Коснувшись сквозь одежду волшебного клинка, который он тайно вывез из Морнийской империи, чтобы преподнести брату Мо в знак своей преданности, Фа Лонь зажмурил глаза.
Преданность оказалась не нужна.
— Ещё минута промедления — и мы сочтём это за неповиновение!
За туфлями Джи Мо ухаживали невероятно тщательно: не было ни противного запаха, ни жирных пятен, ни даже пылинки. Однако, коснувшись их языком, Фа Лонь подумал, что лучше бы морнийский император макнул его лицом в конский навоз. Лучше бы он целиком его в навоз опустил.
— Вы разобрались? — спросил Джи Лу зевая. — Надеюсь, что да, потому что сил больше не осталось. Глаза слипаются.
— Иди уже.
— Это... Что ещё хотел сказать… — хрустнув шеей, пробормотал Джи Лу. — Пусть брат Лонь вечером приводит невестку. Говорят, её красоте нет равных. Хочу взглянуть.
___________
«Деревянное тело и каменное сердце» — устойчивое выражение в гердеинском языке для обозначения необходимости в твёрдой воле, чтобы не поддаться соблазну славы и выгод, получение которых может навредить интересам государства.
Глава 8. Первая жена
Фа Лонь бессмысленно глядел в потолок. Он трижды вымыл рот с мылом, но ощущение гадливости никуда не исчезло. Казалось бы, такая мелочь! Его не высекли, не убили. Ему не вырвали язык и не отрубили руку. Почему же теперь он лежал на кровати не в силах пошевелиться?
Раздался осторожный стук в дверь.
— Служанке нужно войти.
Фа Лонь повернул голову набок. Меньше всего сейчас хотелось кого-либо видеть. Но едва двери распахнулись, он стремительно сел на кровати.
Служанкам не дозволялось пользоваться косметикой, поэтому щёки, нос и даже подбородок на смуглом лице теперь покрывали веснушки; ресницы и брови были непривычного тёмно-коричневого цвета, а бледно-розовые губы, прежде чувственно подведённые, больше не отвлекали внимания от широко распахнутых округлых глаз.
Это противоречило всем канонам гердеинской красоты, требующим, чтобы лицо женщины было белоснежным, брови угольно-чёрными, а губы — крохотными и ярко-красными. Но… украшало Фа Денью безмерно.
В простых одеждах служанки она сияла и благоухала свежестью, словно распустившийся цветок лотоса.
— Зелёный чай. Как господин любит, с цветками жасмина.
Фа Денья поставила поднос с горячим чайником на прикроватный столик и, придержав рукой длинный рукав, наполнила чашку.
— А-Дея… Это ведь ты?
— Следует ли служанке достать свою половину, чтобы разбитое зеркало вновь стало круглым? — спросила Фа Денья с едва заметной усмешкой, которая отдавала грустью.
Её слова ножом полоснули по сердцу.
Фа Лонь поймал Фа Денью за руку и, усадив рядом с собой на кровати, крепко обнял. Он по-разному представлял их встречу. В одном случае Фа Денья плевала ему в лицо и уезжала вместе с их ребёнком к своему дяде, генералу Юго-Запада, в другом — требовала отослать Маджайру в деревенскую глушь, угрожая задействовать обширные связи семьи Ван, но никогда не сидела безмолвно рядом, склонив голову ему на плечо.
— Жена расскажет вернувшемуся мужу, как она оказалась в том бедственном положении, в котором он её встретил?
— Разве матушка уже не рассказала мужу всё, что тому надлежало знать? — слова Фа Деньи были пропитаны горечью, которую та не пыталась скрывать. — Что бы ни сказала теперь жена, разве заставят её речи усомниться мужа в правоте матушки?
Фа Лонь бережно взял изящную ладонь и несильно её пожал, проведя большим пальцем по загрубевшей от тяжёлой работы коже.
— Муж верит жене, но и матушке верит тоже. Ему необходимо выслушать обе стороны, чтобы принять решение.
С губ Фа Деньи сорвался глухой смешок. Их взгляды ненадолго встретились, и Фа Лонь понял: она ему ни капельки не верит.
— Роды прошли в непрекращающихся муках, — произнесла Фа Денья отстранённо, будто речь шла не о ней. — Боль преследовала жену день и две ночи, прежде чем усилиями повитухи малютка Саар появился на свет. Его сразу же передали на руки матушке, а всеми позабытая жена осталась лежать без сил. Она была так слаба, что уронила чашку, не сумев поднести её ко рту.
Фа Лонь обнял Фа Денью крепче. Скрестил руки у неё на груди и прижался щекой к макушке, закутывая в себя, словно в одеяло. Даже закрыв глаза, он чувствовал её боль как свою.