— Где в это время была повитуха? — спросил Фа Лонь тихо.
— Повитуха собрала вещи и ушла, пребывая в уверенности, что оставляет молодую мать под надёжным присмотром матушки и толпы слуг, готовых исполнить любую её просьбу. Но…
— Но?
— Но матушка прогнала слуг, — голос Фа Деньи потяжелел, а глаза наполнились слезами жгучей обиды. — Она сказала, что молодой матери следует со всем справляться своими силами. И если молодая мать не может дойти до отхожего места, потому что у неё кружится голова и подгибаются ноги, то пусть ползёт.
— Быть не может! Зачем ей это делать?
— Ха! Муж ещё спрашивает?! — Фа Денья попыталась вырваться, но Фа Лонь удержал её на месте. — Матушку бросили в темницу с годовалым ребёнком на руках. Шесть лет она обходилась одна, без слуг, значит, и молодой матери не следовало рассчитывать на помощь других.
Фа Лонь нечасто вспоминал детство. Он не любил его вспоминать. Но память раз за разом подсовывала ему картины, словно вырванные из другой жизни: темноту и сырость тесной клетушки, грубые голоса охранников, их противный пьяный гогот и мать, отлучавшуюся временами, но неизменно возвращавшуюся к нему с объедками с чужого стола, которые тогда виделись ему вкуснейшими лакомствами.
Ни он, ни матушка не совершили ничего плохого. Им просто не повезло оказаться семьёй предателя.
Фа Денья достала из складок одежды крохотный серебряный крестик и осторожно его поцеловала.
— Молодая мать, как могла, укрепила свой дух. Она сама кормила сына, сама стирала пелёнки, сама укачивала его часами, не зная перерывов на еду и сон. Но Саар всё время кричал. Он кричал день и ночь, сводя молодую мать с ума. Она не знала, что делает неправильно… Не понимала… Почему судьба так жестока к ней? — Вздохнув, Фа Денья ненадолго замолчала. Когда же её голос зазвучал вновь, он дрожал, как перетянутая струна: — К девятому дню молодая мать устала до изнеможения. Один раз, потеряв сознание, она упала и опрокинула таз, в котором стирала пелёнки. В другой раз силы оставили её во время кормления. Она разжала руки, и Саар упал на пол, разразившись жалобным плачем. Ночью как она только ни умоляла сына замолчать, прижимая к груди и целуя его головку, но тот продолжал истошно орать. Он орал и орал, а потом… он… он замолчал.
Сорвавшись с подбородка, одинокая слеза упала Фа Лоню на руку.
— Наутро молодая мать проснулась отдохнувшей. Она испытывала прилив сил и впервые поверила, что сумеет со всем справиться. — Фа Денья посмотрела ему в глаза. — Однако в ту ночь её сын умер.
Фа Лонь отвернулся, не в силах выдержать этого взгляда.
— Что же ты молчишь, А-Лонь? Скажи что-нибудь!
— Мне… я…
Слова утешения комом встали у него в горле. Что он мог ей сказать? Что ему искренне жаль? Только это не было правдой! В то время, когда Фа Денья в одиночку боролась за жизнь их сына, Фа Лонь венчался с Маджайрой.
— Пей чай, пока не остыл, — Фа Денья пододвинула к нему чашку и встала. — Мужу не ко времени печалиться о судьбе опозоренной жены, когда над его собственной головой завис топор палача.
— Что… О чём говорит жена?
Фа Денья улыбнулась как будто бы сочувствующе, но её фигуру с ног до головы объяло красно-фиолетовое магическое пламя — в душе она его презирала.
— Слухи по дворцу расходятся быстро. Слуги шепчутся, что сегодняшним вечером его высочества первый и второй принцы всласть позабавятся над морнийской принцессой, заставив мужа на это бессильно смотреть. А если он окажет сопротивление…
Она провела большим пальцем поперёк шеи и, больше не таясь, с презрением спросила:
— Достойный финал для сына предателя? Да, А-Лонь?
___________
1. «Разбитое зеркало вновь стало круглым» — устойчивое выражение в гердеинском языке для обозначения воссоединения мужа и жены после вынужденной разлуки.
2. Приставка «А-» к сокращённому имени свидетельствует о близких отношениях между людьми. Так позволительно называть только родных.