Или брат Мо понимающе улыбается, глядя, как Фа Лонь беспомощно комкает в руке неудавшиеся стихи — деву Ван такими не впечатлить, — и затем долго, с упоением рассказывает ему про взятие вражеских крепостей измором.
Или брат Лу морщит лоб, разглядывая получившийся рисунок. На уроки живописи потрачен год, у Фа Лоня больше десятка учителей, а достижения по-прежнему невысоки. Подобным вещам нужно учиться с ранних лет, и все это понимают. Наконец брат Лу размыкает губы и с улыбкой замечает: «Ты научился писать сердцем. Похвально».
Или нет больше никакого брата Мо и брата Лу. Есть только пустота, в которой не нашлось места даже для обиды. Ведь, пока ты обижаешься, пока злишься, ещё можешь простить. Когда приходит равнодушие, прощать становится некого.
Двери дворца давно остались позади, когда дорогу Фа Лоню преградил отряд «Золотого кулака» — элитного подразделения, которое обеспечивало охрану принцев и государя. Воины натянули тетивы до скрипа и с глухим щелчком спустили стрелы.
Фа Лонь не защищался. В сущности, ему было всё равно.
Магические синие нити окутали его фигуру плотным коконом, исцеляя раны, полученные от стрел. Острые наконечники жалили, словно рассерженный рой пчёл, но убить Фа Лоня не могли.
На каждый его шаг воины выпускали по десятку стрел. Они стреляли, а он улыбался всё шире и шире. Улыбался сквозь катящиеся по щекам слёзы и продолжал идти.
На периферии чувств встревоженно затрепетали золотые струны кифары, будто рука, извлекавшая звуки, дрожала. Мелодия была грустной и светлой одновременно. Она настойчиво толкала Фа Лоня к кому-то, только он никак не мог разобраться к кому.
Внезапно все другие звуки перекрыло разъярённое лошадиное ржание. Перед лицом у Фа Лоня промелькнули копыта вставшего на дыбы жеребца.
— Руку!
Он бездумно протянул руку и вздрогнул, словно обжёгшись, когда ладонь крепко стиснули ледяные пальцы.
— Забирайся сам! Одна я тебя не затащу!
Женский голос звучал грозно. Он не допускал неповиновения. Фа Лонь подчинился ему, потому что у него самого не осталось сил, чтобы думать. Все они уходили на борьбу с болью.
Взобравшись жеребцу на спину, Фа Лонь обнял руками сидящую перед собой женщину, зарылся лицом в её волосы, уткнулся носом в сгиб шеи и, жадно втянув ноздрями родной запах, почувствовал долгожданное облегчение.
«Маджайра», — имя разлилось теплотой в груди, и тьма, окружившая разум Фа Лоня плотным кольцом, с неохотой отступила.
___________
1. Семь жизненных отверстий — это глаза, уши, ноздри и рот.
2. Один цунь равен 1/30 метра или 3,33 см. Соответственно, три цуня стали — это десять сантиметров.
3. Морнийцы поклоняются одиннадцати богам, но есть ещё и двенадцатый, признаваемый не всеми. Его именуют Фариан. Он бог мучительной смерти, которого традиционно изображают в полумаске из вороньих перьев и с кифарой в руках. На него возложена обязанность провожать звуками прекрасной музыки души людей, погибших в страданиях, в подземные чертоги Рагелии.
Фа Лонь слышит игру на кифаре бога Фариана (вполне реального бога, если что), потому что, несмотря на целительские способности и сохранившуюся возможность к передвижению, получил большое число ран, несовместимых с жизнью.
Глава 13. Кукловод
Камни садовой дорожки казались в лучах лунного света чешуйками на теле огромного белого полоза. От них шло умеренное бледно-зелёное свечение, которое заметно выделялось на фоне тёмной земли. Ночью оно привлекало бесчисленное количество насекомых, копошащихся и жужжащих в траве, но также позволяло гулять по саду без фонаря.
Джи Мо всегда восхищался задумкой главного дворцового садовника, подозревая того, несмотря на уважаемый возраст, в обилии любовных похождений, но сейчас даже созерцание редкой красоты не приносило сердцу желаемого успокоения.
Стоило вспомнить о других светящихся камнях — полночно-чёрных, с живыми золотистыми искорками в глубине, — и челюсти сами собой сжимались до зубовного скрежета.
Как он сумел за одну-единственную встречу всё испортить?