Ослепительно яркие молнии сорвались с пальцев и растворились в толпе бегущих к ним гердеинцев: воины замедлились и наконец замерли в нерешительности — в сотнях подвластных заклинанию пар глаз бился синим магическим огнём первобытный ужас.
Маджайра насладилась бы своей победой, если бы не холод, сковавший грудь.
Мир выцвел — в нём не осталось места для светлых улыбок, искренних объятий и радости, — и тоскливо засосало под ложечкой. Захотелось лечь и умереть. Сила воли угасла. И пусть Маджайра понимала, что её ощущения — это слабость после сотворённого заклинания, легче не становилось.
Юноши ещё дрались, и Гивур в этой схватке блистал, как молодой бог. Малиновая туника, литой позолоченный нагрудник и такой же шлем с выкрашенной в красный конской щетиной. Настоящий лев и гордость Морнийской империи.
Его противник заметно проигрывал во внешнем виде, в комплекции и в мастерстве владения мечом. Туника на нём была бледно-голубая, ноги обтягивали белые штаны, чешуйчатый доспех был набран из мелких стальных пластинок, выкрашенных в чёрный цвет, а шлем оказался всего лишь посеребрённый.
Глядя на них, Маджайра словно перенеслась на арену, где бились друг с другом лев и тигр. Победа была предопределена, но на золотом песке каждый раз разыгрывались такие страсти, что невозможно было оторвать глаз.
Фа Лонь держался из последних сил. По его лицу градом катился пот. Грудь тяжело вздымалась. Тёмные волосы растрепались и повисли сосульками. Начинал движения он со всё большей задержкой, в отличие от Гивура, который до сих пор дышал размеренно и ровно.
Пара ударов — и меч вывалился из ослабевшей руки. Гердеинец в отчаянье потянулся к кинжалу у пояса, но Маджайра видела: он не успеет. Раньше Гивур проткнёт его насквозь.
«Не смей!» — мысленный приказ ударил плетью. Маджайра кинулась между ними и повисла у Гивура на руке, мешая ему завершить удар.
Остриё меча упёрлось Фа Лоню в грудь и, замерев, задрожало.
— Какого хрена?! — зло огрызнулся Гивур. — Дайте мне добить его!
— Нет! Нельзя! — крикнула Маджайра в ответ и столкнулась взглядом с испуганными золотисто-зелёными глазами. Такими же, как у Анлетти.
— Боги! Ну почему?! Он же наш враг!
— Не враг. — Чтобы успокоить, она погладила Гивура по руке и, набравшись смелости, шагнула к Фа Лоню. — Он наш противник. Не враг.
— А есть разница?!
Раздражение и злость Гивура точили душу сомнением. Правильно ли она поступит, если отпустит Фа Лоня? Он убивал её людей, жёг деревни и города. Возможно, насиловал женщин. Он ничем не лучше других гердеинцев.
Так почему?..
Маджайра упёрла ладонь Фа Лоню в грудь, положила руку поверх меча Гивура и медленно отодвинула юношей друг от друга.
— Разница есть. Враги никогда не станут друзьями, а противники могут.
«Никогда! Никогда я не стану тебе другом!»
«Да мне плевать! Станешь ты им или нет, — ответила ему Маджайра раздражённо, заставив от удивления охнуть. — Ты сын Анлетти. Он всё здесь по камню разнесёт, если с твоей головы упадёт хоть один волос».
«Как ты… В моей голове?! Ты… Ты врёшь… Он бросил меня!»
Маджайра отпустила меч и обе руки упёрла паршивцу в грудь.
Они смотрели друг другу в глаза, как два зверя, случайно столкнувшихся на тропе: внимательно, настороженно. Его нервировал запах её волос, неуместно притягательный и сладкий. Она чувствовала, как под холодной сталью чешуйчатого доспеха, гулко и сильно бьётся встревоженное сердце.
«Ты не видел родного отца, а уже считаешь, что имеешь право его ненавидеть. Нет, Фа Лонь. Настоящая ненависть рождается из близости. Когда ты так сильно любишь, что способен убить».
«Не понимаю...»
«Ты и не должен, — Маджайра грустно улыбнулась, а затем оттолкнула его от себя. — Иди к своим. Но помни: мне ты не враг».
Глаза Фа Лоня сузились от гнева, и пальцы судорожно сжались на рукояти кинжала.
— Это потому, что во мне есть капля «божественной», — он почти выплюнул это слово, — морнийской крови?!
— Идём! — Гивур ухватил её за плечо, сбивая с мысли, и поволок за собой.— Да шевелитесь уже! Иначе нас убьют! Вы слышите меня? Убьют!
Маджайра обернулась и, споткнувшись, чуть не полетела на землю. Возня с Фа Лонем отняла время на отступление, и теперь к ним неслись прославленные гердеинские всадники с изогнутыми луками. Стрела воткнулась в землю всего в шаге от неё — и Маджайра, не помня себя, припустила бегом.