— Но что могло задержать её?
Голос Фа Чисэ прозвучал необычно глухо:
— Скоро сын увидит всё своими глазами.
Они остановились на пятом этаже. Внутрь вёл единственный коридор, в котором было всего четыре двери: по две с каждой стороны. Фа Чисэ упёрлась ладонями в ближайшую, но, прежде чем сдвинуть её вбок, тихо сказала:
— Матушка будет рядом.
Фа Лонь оттеснил Фа Чисэ от двери и вошёл первым. В помещении, разделённом деревянными перегородками, он безошибочно кинулся к той, за которой раздавались тихие жалобные стоны, похожие на собачий скулёж.
— Нет! Не-е-ет… Нет!
Заглянув за перегородку, Маджайра увидела, как Фа Лонь прижимает к себе… избитое тело? Догадаться, что это женщина, можно было лишь по одежде. Лицо распухло и почернело от синяков. Каждый палец на руках был сломан. Другие повреждения скрывало платье, но по болезненному вскрику, раздавшемуся, когда Фа Лонь её приподнял, и последующему обмороку можно было не сомневаться: они есть.
— Что ты делаешь? Её же нельзя трогать!
— Бедная моя… Нежная… Осталось потерпеть совсем чуть-чуть…
Как в горячке, Фа Лонь шептал слова утешения, будто не видел — его не слышат. Он осыпал лёгкими, невесомыми поцелуями всё, до чего мог дотянуться, не разбирая, шея это или лицо. Гладил ладонями неестественно перекошенные плечи и спину. Прижимал к груди так, будто хотел целиком закрыть собой. Спрятать от любых угроз.
Когда-то давно Маджайра спрашивала, любит ли Фа Лонь свою первую жену, но он тогда ушёл от ответа. Сказал, что у него есть единственный родной человек — его матушка — и её нужно будет слушаться во всём.
Теперь Маджайра видела — любит. Ещё как!
Фа Лонь прошёл войну. Он вылечил тысячи раненых. Он не мог не знать, что при наличии переломов человека нельзя трогать: осколки рёбер могут вонзиться в лёгкие и привести к смерти.
Однако все мы глупеем, когда в опасности находится кто-то близкий.
Маджайра прижалась спиной к стене, опасаясь, что ноги подведут её. В ушах гремело. Перед глазами плясали звёзды, и стало трудно дышать.
До этого момента наличие соперницы не пугало. Маджайра убедила себя, что, вернувшись на родину, Фа Лонь сразу спровадит первую жену куда-нибудь подальше. Чтобы не мешала их счастью. Хотя, с чего бы?
Ничего подобного он ей не обещал.
От голубого магического сияния вдруг зарябило в глазах. Волшебные нити, окутавшие тело исцеляющим коконом, до этого момента горели ровно и почти не искрились. Но сейчас лицо Фа Лоня перекосилось от гнева и выглядело устрашающе. Он низко, утробно зарычал и с такой силой стиснул пальцами платье жены, что ткань на спине натянулась и затрещала.
Чтобы вылечить человека, целитель голубой ветки «перетаскивал» чужую боль и повреждения на себя. К примеру, если воина сразил вражеский клинок, целитель проживал момент удара. Вбирал в себя всю боль от рассечённых органов и переломанных костей и усилием воли заставлял их снова стать целыми. По этой причине целители голубой ветки чаще других магов выгорали или сходили с ума.
Чтобы исцелять, им приходилось многократно проживать чужую боль, а это опустошало. До зрелости среди них доживали единицы.
Маджайра не знала, что увидел Фа Лонь и что так его разозлило. Раньше она и представить себе не смогла бы, что Фа Лонь вообще умеет злиться. Презирать, брезгливо поджимать губы, смотреть неодобрительно — всё это, да, но...
Сейчас даже без магии Маджайра ощущала, как от Фа Лоня волнами расходится жар. Потемневшие до черноты глаза метали молнии, тело сотрясалось крупной дрожью, нос сморщился, и приподнялась верхняя губа, делая его похожим на оскалившегося волка.
Неудивительно, что голубые магические нити стали, шипя, сыпать искрами и постепенно гаснуть. Целителем мог быть лишь тот, в чьём сердце жила любовь к людям. Кто был добр и терпелив к чужим порокам и слабостям. Если этих черт в характере недоставало, то магический дар подстраивался под владельца и вместо магии исцеления открывал способности к магии атаки или защиты.
— Что за?! Ещё и магия! Да как так?! — вскрикнул Фа Лонь возмущённо и затряс руками, будто мог выдавить из пальцев остатки ускользающей магии исцеления.