— Невестка не притронулась к чаю, — Фа Чисэ недовольно постучала пальцами по столу. — Ей сегодня нездоровится?
Маджайра подняла на свекровь повлажневший взгляд.
— С разрешения матушки невестка хотела бы вернуться в свои покои.
Фа Чисэ свела брови к переносице и придвинула к ней чашку с неумолимостью волны, готовой разбиться о неприступный скалистый берег.
— Что за неуважение? Прийти в гости к матушке и не сделать ни одного глотка!
— Матушка… — Фа Лонь низко опустил голову, — не ругайте невестку, ругайте непутёвого сына. Это недоразумение полностью его вина!
Неужели их действительно волнуют подобные глупости? Маджайра поднесла чашку к губам и осушила её в три глотка, словно неразбавленное вино. Хрупкий фарфор жалобно звякнул донышком о столешницу.
— Теперь невестка может идти?
— Сестрица! Ну кто же так пьёт? — соперница осуждающе зацокала языком и покачала головой. — Жадно проглатывая чай, невозможно оценить ни его аромата, ни вкуса.
— Сестрице не стоит переживать. Эта жена успела оценить и аромат, и вкус, — губы Маджайры против воли расплылись в едкой усмешке. — Сегодня они на редкость восхитительны.
Стоит ли удивляться, что в её исполнении последнее слово прозвучало как «отвратительны»? Родственники мужа раздражали до тошноты. За жалкую четверть часа Маджайра успела насытиться их обществом по горло.
— Если жена желает уйти, муж разрешает. — Фа Лонь накрыл её пальцы горячей ладонью и крепко их сжал, заставляя выпустить многострадальный подол. — Чужие традиции могут поначалу отталкивать и вызывать раздражение. Однако муж искренне надеется, что со временем они войдут у жены в привычку и она научится получать от них удовольствие. Всё-таки матушкин чай — самый вкусный чай по обе стороны Тихого моря!
Закончив столь пылкую речь, Фа Лонь поцеловал кончики её пальцев. Подобным образом выражали чувство глубокой привязанности в Морнийской империи. Фа Лонь знал об этом и определённо поступил так нарочно.
Маджайра презрительно сощурилась и выдернула руку. Как будто проблема была в традициях?! Не они её оттолкнули, а люди.
— Жена уходит.
Она церемонно поклонилась, прощаясь, и без сожалений покинула покои свекрови.
Наверное, Маджайра не злилась бы и не изводила себя сомнениями, если бы у неё перед глазами не было примера идеального мужчины. Доброго, сильного, честного. Такого, что при взгляде на него улыбка сама просилась на лицо, а руки тянулись, чтобы взлохматить золотистые кудри.
Мужчины, обладавшего лишь одним-единственным недостатком. Это был её родной брат.
Маджайра безумно скучала по нему, клятвенно обещала писать, но до сих пор не подарила бумаге ни строчки. Вернувшись к себе, она позвонила в колокольчик и приказала появившейся служанке принести писчие принадлежности.
Гердеинская бумага по сравнению с морнийской оказалась удручающе хрупкой, волокнистой и жёлтой. Многочисленные кисточки с трудом смогли заменить гусиное перо. Даже самая маленькая из них не давала линию необходимой толщины. Зато чернила после разведения порадовали превосходным балансом насыщенности и вязкости.
Мучаясь над каждой строчкой по часу, Маджайра не меньше сотни раз вспомнила Анлетти. Он частенько заставлял её пользоваться на занятиях письмом гердеинскими кистями. На все стенания ответ был один: «В жизни вам это пригодится». Благодаря его непреклонности в прошлом, сегодня у Маджайры вышло вполне себе разборчивое письмо, пусть буквы и выглядели крупнее обычного.
Она присыпала свежие чернила песком, чтобы они быстрее высохли, и подошла к окну. Погода по-прежнему не радовала. Как таковой дождь кончился, но с неба продолжала капать противная морось.
Однако прохлада и сырость не помешали Гивуру прямо сейчас упражняться с мечом. Маджайра невольно залюбовалась скупыми и точными ударами — особой грацией матёрого хищника, который не тратит силы впустую, — отметила чёрные следы на тунике от пота и пар, который шёл от разгорячённого тела.
Гивур явно находился тут давно. У него даже появились зрители. Не занятые делами слуги и дворовые мальчишки расположились чуть поодаль, с восхищением наблюдая за тренировкой того, кто по праву назывался Морнийским львом.