Но домовик упорно хранил на одной из полок бутылку огневиски и несколько бокалов. И сейчас Снейп вдруг со странной ясностью ощутил, что не хочет вливать в себя ни капли зелья. Но хочет отключить голову.
- Ну ладно, твоя взяла, - пробормотал Снейп, доставая бутылку и наливая себе половину бокала. Он принюхался, скривился и залпом выпил огневиски.
Это было похоже эффект от тройной дозы расслабляющего зелья особой крепости, только без мятного привкуса. В голову ударило, кровь побежала быстрее по венам, а ноги ослабели. Снейп оперся рукой о столик.
Зато все сразу стало ясно. Ясно и просто. Все колебания, самоуговоры были незначительны. Он заслужил знать правду. Много лет она не волновала его, но теперь это стало важным. Снейп налил себе еще порцию, выпил. Пошарил рукой на полке – где-то там хранились свежие листики мяты. Снейп, чтобы про него ни говорили, ненавидел запах изо рта. Закинув в рот сразу горсть, Снейп обулся, надел мантию, запахнул ее и вышел в леденящий холод коридора Хогвартса. Определенно, замку становилось хуже.
По дороге в Портретную галерею зельевар никого не встретил. И не потому, что был час отбоя – он знал, что учителя собрали всех в большом зале. Там постелили спальники, раздвинули пространство, насколько было возможно в текущих условиях, зажгли камины и свечи. Там грели какао, запускали звездочки под потолок – в общем, делали все, чтобы успокоить напуганных студентов. Развеять страхи и тревоги, которые навалились на них – похоже, горе Хогвартса будило худшие воспоминания.
В Портретной галерее было чуть теплее. Снейп зажег свет на конце палочки и двинулся вдоль ряда портретов. Когда-то, лет сто назад, портретная галерея была главным местом, куда вешали портреты директоров и учителей Хогвартса. Но потом портреты возмутились, что им стало скучно и теперь почти все холсты были пустыми. За исключением некоторых портретов, которые то ли спали, то ли просто навсегда покинули картины и Хогвартс.
- Альбус, - позвал Снейп, останавливаясь у одной из рам. – Альбус, вам же все равно, на чей холст приходить. Вы прячетесь от меня? Давайте, я хочу поговорить. Я требую этого разговора! – крикнул Снейп и его слова отозвались эхом в галерее.
- Я здесь, - раздался голос за спиной. Зельевар резко обернулся. Да, это был Дамблдор, в картине Дайлис Дервент. Снейп прислонился спиной к стене.
- Я пытаюсь найти способ помочь Хогвартсу, если вы об этом, Снейп, - сказал Даблдор и Снейп зло рассмеялся.
- Бросьте, Дамблдор. Вы знаете, что не за этим я пришел сюда. Я хочу знать, что вы ко мне чувствовали. Вы хотя бы иногда, хотя бы раз видели во мне человека, а не орудие для достижения ваших целей?! – Снейп поднял палочку выше, чтобы свет полностью падал на портрет. Дамблдор пристально смотрел на зельевара. Взгляд его был печален и светел одновременно.
- Я попросил вас убить меня, Северус, - тихо ответил Дамлдор. – Абы кого об этом не попросишь.
- Ерунда, - отрезал Снейп. – Вы никого и не могли попросить, Дамблдор. Я был идеальным кандидатом. Спасти душу Малфоя – все равно от моей мало что осталось, верно? Доказать верность Волан-де-Морту. Кого еще бы вы просили? Гарри? Минерву?
Я сдох, вы воскресили меня, и я пытался - черт знает, зачем - стать другим. Пытался поиграть в жизнь и знаете, что? Я проиграл. Потому, что я это я и никто кроме моей матери не видел во мне человека, никогда! И не говорите мне о Лили, о, я думаю, с ее добротой она дружила бы и с гадюкой, если бы ей стало жалко ее! Хоть кто-то видел во мне живого человека, скажите мне?!
Снейп ударился затылком о стену, чтобы унять охватившую его дрожь.
Глупо, как же все глупо.
- Никто не просил вас становиться кем-то другим, - голос Дамблдора звучал твердо и сурово. – Лично я надеялся на то, что вы попробуете стать самим собой. В той версии, где все можно начать с чистого листа и без… сопутствующих трагических обстоятельств. Но, похоже, вы решили вернуться к прежней версии себя. Думать не сердцем, а рассудком. Не верить. Не чувствовать и даже не пытаться ошибиться. Или не ошибиться.
- И это ваш ответ? – горько спросил Северус. Дрожь отпустила. Что ж, теперь он знал наверняка.
- Ты не слышишь меня, мальчик, - пожалуй, только Альбус Дамблдор мог позволить себе назвать Северуса Снейпа мальчиком. Голос Дамблдора смягчился.