— Где я именно? — я не потрудилась сказать "привет".
Вода — это последнее, что я помню. Руки Джеса вокруг меня. Должно быть, он как-то поднял меня на лодку; вероятно, они доставили ее обратно на гавань и бросились к нам в больницу. Наверное, я проглотила слишком много воды и потеряла сознание.
— Ты в больнице, — сказала мама.
Я взглянула на свою левую руку, все еще крепко связанную. Не думаю, что я в детском крыле, в конце концов.
— В какой больнице?
Мама смотрит на медсестру и кусает губы.
— Мам?
Медсестра начинает говорить, но когда она это делает, ответ уже ясен: я в психбольнице. Она называет это "психиатрическим отделением", но мы обе знаем, что это только эвфемизм.
Я пытаюсь сесть, свободная больничная пижама, которую я ношу, шуршит, как будто сделана из бумаги.
— Почему я привязана?
— Ты все время пыталась сбежать, — выбалтывает мама, затем смотрит на медсестру. Медсестра подходит и садится на край моей кровати, берет мою руку в свою. Я сдерживаюсь, чтобы не посмотреть угрожающе на родителей, — это их работа, а ни кого-то чужого — сидеть рядом со мной и утешать.
— Ты была без сознания несколько дней. Мы думаем, у тебя были кошмары. Ты помнишь, что видела?
Отрицательно качаю головой.
— Ты называла фамилии, имена, настаивала на том, чтобы вернуться и убедиться, что они в порядке. Ты все время пыталась встать. Нам, в конце концов, пришлось тебя связать, чтобы помочь тебе остаться на месте.
Она смеется, когда говорит последние слова, как будто пытается сделать так, чтобы это выглядело мило. Как будто я была ребенком, который падает с кровати, а они не хотели, чтобы я навредила себе.
— Ты помнишь, чьи имена называла?
Отрицательно качаю головой, хотя догадываюсь. Белла наверное тоже где-то в этой больнице, ее ноги завернутые в бинты, пересекают швы. Возможно, Джес ждет снаружи, возможно, они не впустили его, потому что он не член семьи.
— Я могу их увидеть? — спрашиваю наконец.
— Увидеть кого?
— Беллу, — говорю, морщась от боли, вспоминая ее кровавую рану в ноге. — Я пойду в ее палату, если она не может двигаться. И Пита с Джесом.
Медсестра качает головой по сторонам, так же, как делает Нана, когда не знает о чем я говорю. Очевидно, имена для нее не имеют никакого значения, кроме тех, которые я кричала ночью.
— Ну же, — вымаливаю я. — Люди, которые привезли меня сюда. Которые были на лодке со мной.
— На какой лодке, Венди?
— Лодка. Единственная лодка, которая была настолько глупа, что вышла в воду.
Родители отчаянно смотрят на медсестру, как будто не верят, что у нее есть ответы на все вопросы. Я стреляю глазами, уставившись на нее. Медсестры носят таблички с именами, но у нее такой нет. Не думаю, что она просто забыла ее дома.
Я сажусь, сохраняя затянутой завязку вокруг левого запястья, мышцы в спине ноют в знак протеста.
— Как вас зовут?
— Мэри.
— Вы медсестра?
Она качает головой.
— Нет. Я твой врач, Венди. Твой терапевт.
Киваю, полагаю, что знала об этом.
— Венди, продолжает Мэри, ее голос удручающе спокойный, идеально монотонно отрепетированный. — Ты была найдена на песке, возле Галечного пляжа, ты пыталась плавать в шторм, но море было слишком бурным.
Качаю головой.
— Это не то, что случилось, — я начинаю говорить.
Но Мэри продолжает:
— Ты была найдена на том пляже, где полицейские нашли доски для серфинга твоих братьев. Ты искала Джона и Майкла?
— Да, — говорю слишком быстро. — Я имею в виду, нет. Я имею в виду, когда я пошла туда, я думала, что возможно могла бы найти их.
Родители обмениваются взглядами. Каждый раз. когда я смотрю на них, они кажутся более пораженными, чем в прошлый раз.
— Но я знаю, они тонули там. Теперь я понимаю.
Мэри понижает ее безумно спокойный голос, как будто мы делимся секретом.
— Ты думаешь, ты могла бы присоединиться к ним?
Открываю рот. чтобы сказать "нет", но закрываю, прежде чем оттуда вылетят хоть какие-то слова. Потому что я помню, как дрожала в холодной воде, надеясь, что, возможно, найду их, если только позволю себе утонуть.
— Венди, — говорит Мэри. — мы не должны проходить все сегодня. Ты проснулась, ты связанна, и ты не пытаешь сбежать. — Она наклоняется и развязывает ремни, но моя левая рука остается отдыхать на кровати. — Так лучше, не так ли? — говорит она, как будто сделала мне огромное одолжение.