Был кроме меня и еще один человек, которому мысли о гибели Василия Андреевича не давали покоя, — это была вдова покойного Каля, сильно сдавшая за последние несколько месяцев.
Женщины, которых сама природа наделила способностью проникать в чужие мысли и в особенности в чужие дела, знали о ней, кажется все. И то, как Каля, придя домой с похорон, грела у печки руки, чтоб по поверью не занести домой смерть, а потом заглянула в печь, чтоб не бояться покойника; и то, как прикладывала к сердцу она ком могильной земли, чтоб отлетела скорбь, и потом натирала этой землей против сердца, чтобы не тосковать о покойном. Говорили, что даже хранила она обрезки ногтей, чтоб было чем влезть после собственной смерти на Сионскую гору, в царство небесное. Знали и то, что от завода она получила жилье, и то, как, исходя тоской по погибшему, добиралась она из новой своей квартиры на кладбище и, распростершись ниц на могиле, обхватив затравевший холмик руками, заходилась в надрывном вое. Ее окружали старухи в черном, похожие на монашенок.
Каля жила то в городе, то приезжала в поселок, где у нее оставалась комната и участок земли. Приезжала и, отвлекая себя от горького вдовьего одиночества, принималась копаться в земле, возделывать грядки — выращивала, как и прежде, салат, редис и клубнику. Но что-то мешало ей увлекаться любимым делом, отдаваться ему целиком. Часто я видел ее сидящей, с остановившимся взглядом и мертво повисшими кистями перепачканных землею рук.
Одевалась она с тех пор только в черное. При встречах со знакомыми отворачивалась, кутая лицо, убыстряла шаги, молча проходила мимо. Первой ни с кем старалась не заговаривать, но если уж кто из женщин ее окликал — останавливалась, упирала в землю одичавшие в тоске и одиночестве глаза, на вопросы отвечала тихо, мертвым, перегорелым голосом...
Молодым не дано замечать, как быстро катится время. Напротив, им постоянно кажется, что время тащится слишком медленно. Всего лишь четыре года прошло с тех пор, а мне казалось, целая вечность. Мы снова перебрались в Москву, где мать наконец получила квартиру. Я перешел на пятый курс. Зинаида моя поступила на первый курс медицинского, а Валерка наш осенью стал бегать в школу.
У тети Поли мы не бывали давно, слышали только, что комнату нашу Жорка снова сдает кому-то. А еще слышали, что Каля в свою городскую квартиру перебралась окончательно, а комнату в старом доме будто бы подарила молодоженам, Валентине с мужем, которые успели не только пожениться, но и обзавестись потомством.
Как-то, шествуя в институт, в стайке молоденьких, идущих впереди меня девчонок в мини-юбках (юбки эти только входили в моду, казались до неприличия коротки) увидел я стройную, скромно и просто одетую девушку. Прямые светлые волосы, манера вскидывать голову и слегка танцующая, словно у балерины, походка показались мне очень знакомы. Я забежал вперед и заглянул ей в лицо.
Светка!
Мы обменялись приветствиями и зашагали рядом. Шли и не знали, о чем говорить, оба и обрадовались, и немножко смутились.
Она чуть поотстала от подруг, и я принялся ее расспрашивать о родных, о доме.
...Да, с комнатой Кали все верно: подарила молодоженам, живут теперь в ней Валентина с Игорем. И растут у них сын и дочь. Нашу же комнатенку Жорка сдает соседке, у которой сгорел собственный дом. Сама она, Светка, по-прежнему с мамой, но ежедневно ездит в Москву... Зачем? Как «зачем»? Ведь она здесь учится в хореографическом, вот сейчас на занятия вместе с девочками идет. Говорят, у нее талант (сказав это, Светка вдруг покраснела)... ну, не совсем, конечно, талант, а так, какие-то данные. И вот с этими данными она со временем может стать балериной.
Мама жива-здорова, живет все так же. Постарела, конечно, но корову все держит, хоть с нею и много хлопот. Дядя Жора по-прежнему выпивает, тетя Маня ругает его... А еще что? Ах да, два года назад баню у них в поселке построили, газ провели. С газом теперь хорошо. Это еще дядя Вася все начал, когда депутатом был, — ну, чтоб и газ провести, и баню построить... Шайку раскрыли, что дядю Васю убила, переловили их всех. Нашли и того, кто его убивал и под поезд столкнул.
А в прошлом году ему, дяде Васе, памятник на кладбище поставили. Из мрамора. Красивый такой, большой. Люди сами деньги на памятник собирали — и на заводе, где он работал, да и в поселке у них...