О том вечере толковали и по сей день, ибо это был один из немногих случаев, когда обычно благодушный Карамон вышел из себя. Пьянчужка был выволочен из трактира за шиворот, и его друзьям пришлось потрудиться, чтобы высвободить его, защемленного в развилке дерева, росшего перед трактиром.
После этого случая, едва по Утехе прокатывалась весть о новом Совете, местные любители выпить и посудачить собирались в других заведениях, а Карамон принимал проезжих магов. Потом Совет завершался, маги разъезжались, завсегдатаи как ни в чем не бывало возвращались в «Последний Приют», и жизнь входила в обычное русло.
— Сегодня, заявил Карамон, отрываясь от чистки ножей и многозначительно глядя на жену, — мы ляжем спать пораньше.
Они были женаты уже двадцать второй год, и двадцать второй год Карамон утверждал, что он женился на самой прекрасной женщине Кринна. У них было пятеро детей — три мальчика, старшему из которых, Танину, исполнилось уже двадцать дет, Стурму было девятнадцать, шестнадцать — Палину; и две девочки
— Лаура и Дезра, пяти и четырех лет от роду. Двое старших мечтали когда-нибудь удостоиться чести посвящения в рыцари и скитались по свету в поисках приключений. Младший, Палин, часами просиживал за книгами, пытаясь учиться магии. «Это ненадолго, — говорил, улыбаясь, Карамон. — Вот вырастет парень, и пройдет дурь». Что же до девочек… впрочем, эта история — не о них.
— Было бы очень славно, — повторил Карамон, — лечь сегодня пораньше — ради разнообразия.
Тика, намывавшая пол в общей зале, нагнула голову, чтобы спрятать улыбку, и притворно тяжело вздохнула.
— Да, — сказала она, — это было бы и в самом деле славно. Я так устала за последние дни, что сегодня, наверное, усну, едва донесу голову до подушки.
Карамон обеспокоено глянул на нее:
— Но, может быть, ты все-таки не так сильно устала, дорогая? Палин явится на каникулы только через месяц, старшие отправились навестить Золотую Луну и Речного Ветра, девочки уже спят. В трактире ни души, только ты да я, и я думал, что нынче вечером мы… э-э… немного поговорим…
Тика едва не смеялась в голос, старательно пряча лицо.
— Нет-нет, я и в самом деле слишком устала, — проговорила она с новым тяжелым вздохом. — И надо еще сменить белье и поставить мясо на утро…
Широкие плечи Карамона поникли, он отвернулся.
— Что ж, — пробормотал он, — раз так… Иди ложись, я закончу все сам.
Отшвырнув тряпку, Тика со смехом бросилась к мужу и обвила руками его могучую шею.
— Ты дикий ненасытный медведь! — сказала она нежно. — Я смеялась.
Конечно же, раз здесь только ты да я, мы пойдем в постель пораньше и «поговорим», как ты это называешь! Гаси огни и запри дверь. Оставшиеся дела могут подождать до утра.
Карамон, ухмыляясь во весь рот, направился к двери. Но только он взялся за щеколду, как снаружи раздался тихий стук.
— О, только не это! — выдохнула Тика, нахмурясь. — Кого это принесло в такой поздний час? — Она задула свечу на столе и прошептала:
— Сделай вид, что не слышал. Может, они уберутся восвояси.
— Как-то нехорошо, наверное… — пробормотал мягкосердечный Карамон. — Теперь по ночам холодновато…
— Ты неисправим! — всплеснула руками Тика. — Есть же еще трактиры кроме нашего…
Стук повторился, на этот раз более громкий, и чей-то высокий голос за дверью крикнул:
— Эй, есть там кто-нибудь? Я понимаю, уже поздно, но я одна и боюсь бродить в темноте!
— Это женщина, — сказал Карамон, и Тика поняла, что настаивать бесполезно.
Если еще какого-нибудь странствующего рыцаря ее муж мог отправить среди ночи искать другой трактир, то оставить на улице женщину, да еще без спутников, — никогда.
Тика злилась и потому не удержалась от ворчливого замечания:
— Что за женщина может бродить по дорогам среди ночи? Уж конечно, какая-нибудь побирушка!
— Ох, дорогая, — прошептал Карамон хорошо знакомым ей просительным тоном, — пожалуйста, не говори так. Может, она едет навестить больных родственников, и ночь застала ее посреди дороги, или…
Тика зажгла свечу.
— Можешь не продолжать. Открывай давай.
— Сейчас, сейчас, уже иду! — обрадовано возгласил Карамон, но, снова взявшись за щеколду, еще раз обернулся к жене и прошептал:
— Подбрось полено-другое в плиту. Она наверняка голодна.
— Обойдется холодным мясом и сыром, — отрезала Тика, зажигая свечи в большом шандале на столе.
Как большинство рыжих женщин, Тика имела крутой нрав, и, хотя волосы ее с годами поседели, характер трактирщицы не изменился. Карамон понял, что горячей еды незваной гостье не видать.
— Она наверняка устала, — сказал он примирительным тоном, — и наверняка сразу уйдет наверх.
— Посмотрим! — фыркнула Тика. — Откроешь ты ей наконец или так и оставишь замерзать за дверью?
Карамон вздохнул и открыл дверь.
И оказался лицом к лицу с ночной гостьей. Она выглядела совсем не так, как можно было бы ожидать, и даже Карамон, как ни добросердечен он был, глянув на нее, засомневался, а правильно ли он поступил, открыв ей.
Посетительница куталась в тяжелый плащ, на голове у нее красовался шлем, а на руках были кожаные перчатки по самые локти, что наводило на мысль о драконе. Само по себе это не было удивительным или необычным, в последние дни через Утеху прошло много всадников верхом на драконах. Но цвет! И шлем, и плащ, и перчатки были синего цвета, столь темного, что в свете свечей он казался черным. Тускло отблескивали лоснящейся кожей синяя куртка и штаны, заправленные в высокие черные сапоги.