Дома Магомет, потрясенный увиденным до глубины души, рассказал об этом видении своей жене и двоюродному брату. Они и убедили Магомета в том, что это исходило от Аллаха. Похожие видения посещали Магомета и позже. Он рассказывал о них своим друзьям, и они запоминали послания, прежде чем их записать. Около трех лет его единственными слушателями были родные и друзья, однако в 613 году он уже начал выступать публично, проповедуя новую религию. У него появились сторонники, в связи с чем власти Мекки стали смотреть на Магомета, как на смутьяна. Опасаясь преследований с их стороны, Магомет бежал в город Медину, где его проповеди, наконец, были услышаны, и он сумел обрести значительное влияние и власть. Этот исход Магомета из Мекки в Медину получил название Хиджра, что значит «переселение». Именно в Медине образовалась новая религиозная община, известная как умма, во главе с пророком Магометом. И поскольку все больше людей принимали новую религию, названную исламом, Магомет был провозглашен правителем Медины. Не обошлось и без военных столкновений между Меккой и Мединой. Война эта закончилась триумфальным возвращением Магомета в Мекку, поскольку он и его сторонники оказались победителями. Это случилось в 630 году. За два с половиной года после этого арабские племена массово принимали новую веру. В числе этих новообращенных были и аравийские бедуины, от нашествия которых и пострадал Византийский император Ираклий. Магомет умер в 632 году. Прошло несколько лет с тех пор, как этот человек покоится в могиле, но число его последователей лишь растет.
Как тут не задуматься о природе пророка Магомета, если его новая религия распространяется по миру с головокружительной скоростью, подобно опасной раковой опухоли, поражая умы непросвещенных людей. «Не иначе, как ему помогал в этом сам дьявол, - подумал Неффалим. - Если бы Магомету помогал Бог, он бы сделал Магомета верным слугой Своего Сына Иисуса Христа».
- Не знаю, - наконец ответил Неффалим Ираклию. - Одно могу сказать: у всех христиан мира появился новый враг. Теперь нам нужно всегда быть готовыми к войне. Поверь мне, басилевс, твое поражение на северо-западе Византии далеко не самое страшное и уж, конечно, не последнее. Помяни мое слово. Вскоре на земле разразятся такие войны, о которых и помыслить не мог сам Александр Македонский. Великие войны.
- С нами Бог! - решительно произнес Ираклий и плотно сжал губы. - Именем Бога мы победим!
- Аминь, - завершил Неффалим.
На самом деле, над всем христианским миром нависла страшная угроза, масштабная, такая угроза, с которой Неффалиму еще никогда не приходилось иметь дело. Магомет еще при жизни сделал для развития и распространения своей религии столько, сколько не смог сделать сам Христос. Христианство на земле распространилось вначале благодаря апостолу Павлу, и лишь затем Неффалим решил всю свою жизнь, какой бы долгой она ни оказалась, посвятить этой миссии. С точки зрения силы влияния, Магомет оказывался сильнее. Ему повезло еще при жизни увидеть результаты своих трудов, снискать себе славу и величие, которых не дождался при жизни Христос. Магомет мудро поступил, спасаясь бегством в Медину от разъяренных его своеволием властей. Иисус же полез в самое пекло, нарочно оставшись в Иерусалиме, где у него было столько врагов. Но все последователи Магомета, так или иначе, тоже искали справедливости и равенства в мире.
Неффалим внезапно задумался о равенстве, о том, насколько химерной была эта мечта Иисуса. Наверное, Иисус слишком плохо знал людей. Люди не способны быть равными друг другу, даже если они и равны пред Господом. Одним людям никогда не выбраться из нищеты, насколько бы тяжело и упорно они не трудились. Другие всю свою жизнь будут утопать в роскоши, ни разу палец о палец не ударив, и при этом будут презирать нищих тружеников. Да что там далеко за примерами ходить? Даже самые сильные мира сего, императоры и короли, и то не могут быть равными друг другу. В то время, как Византийский император восседал на золотом троне, окруженный позолоченными статуями львом и золотыми поющими птицами, король франков ездил в грубой деревянной повозке, запряженной парой волов, которых погонял пастух. А ведь оба они правители своих земель, оба они помазанники Божьи. Но согласится ли король франков объединиться с византийским императором, чтобы отразить общую для них, как для христиан, беду? Не окажется ли их столь разительный контраст в материальном положении непреодолимой преградой для сотрудничества? Не скажет ли басилевс Византии: «Что мне судьба какой-то христианской голытьбы?», если магометане вторгнутся во Франкское королевство, бывшую и столь милую сердцу Неффалима Галлию? Не скажет ли король франков: «Так и надо этому зажравшемуся басилевсу!» и не отвернется ли он от Византии, злорадствуя в душе, что столь богатая страна подвергнется разорению и запустению, если начнется война?