Тем временем солдаты привязали осужденного к столбу, высоко подняв ему руки. Воины встали у него за спиной, по левую и по правую стороны, вооруженные флагрумами и подбадриваемые выкриками толпы. Тот, что стоял слева, начал первым. Он хорошенько размахнулся и окружным движением с плеча нанес осужденному удар. Глаза лекаря широко распахнулись, он инстинктивно открыл рот, но, видимо, боль от удара была настолько сильна, что вызвала немую судорогу, крик не был слышен. Однако его немой крик был много красноречивей, чем любой другой крик боли, на который было способно любое живое существо на этой земле.
Неффалим увидел этот крик в его широко раскрытых глазах, ощутил судорогу боли, которая пронзила тело миллионами молний, и которую он сбросил с плеч, предпочитая, чтобы она не успела добраться до его души. Ведь было так интересно...
Пока первый делал новый взмах, последовал еще один удар, нанесенный стоящим справа солдатом. На спине осужденного кровоточили ужасные раны. Гирьки, сделанные из гвоздей с широкими шляпками, глубоко врезались в мягкую человеческую плоть, рвали ее, превращая тело в кровавое месиво. Тело осужденного содрогалось от боли, голова его запрокидывалась вверх.
Удар!
С чавкающим звуком рвались мышцы.
Удар!
Темная кровь густыми плотными потоками стекала по спине вниз.
Удар!
Глаза лекаря, наполненные болью до самого края голубого чистого неба, распахнулись, как крылья птицы, летевшей навстречу Богу.
Удар! Удар! Удар!
Молчание осужденного, казалось, только сильнее распаляло толпу. Неффалим и сам ловил себя на том, что ждет его крика. Ему казалось, что если он закричит, тогда боль станет меньше, она пожалеет его и отпустит.
Лицо Каиафы хищным клювом раскрылось в вороньем карканье:
- Сильнее! Сильнее!
Воины-палачи старались изо всех сил. Они размахивались мощно, сильно, так, что их собственные плечевые суставы грозились оказаться вывихнутыми. Свист бичей наполнял каждую молекулу застывшего жаркого воздуха. Затем тот солдат, что был пониже ростом, обернулся к толпе и пожал плечами, словно извиняясь за то, что осужденный по-прежнему молчит. На самом деле, он устал и просто искал хоть короткой, но передышки. С него градом струился пот. А тут еще эта невыносимая жара... Тело лекаря было сплошь в крови. Ее липкий запах соленого страдания расползался по всему судилищу, ударяя в ноздри. Люди, одуревшие от жары и жестокости, вторили Каиафе:
- Сильнее! Сильнее!
И воин, слегка передохнув, вновь взялся за дело. Они снова били его вдвоем. По очереди, как кузнецы бьют молотами каленое железо. Клик-клак, клик-клак. Руки, спина и ноги лекаря сзади уже не имели ни одного живого места. Шляпки гвоздей, врезавшиеся в тело и вырывавшие куски плоти, издавали противный хлюпающий звук.
Неффалим смотрел.
Неффалим смотрел на то, как люди превращают тело, этот храм души человека, в пищу для ос и мух, слетевшихся на свое пиршество. Всякий раз, когда бич, разрезая воздух, опускался на тело осужденного, они взлетали, потревоженные, но вновь опускались на раны этого человека, как только палачи поднимали свои руки, занося орудие для следующего удара.
Это продолжалось еще какое-то время, пока осужденный уже не смог стоять на ногах. Но он не терял сознания, просто силы оставили его, и он повис на связанных руках, цепляясь голыми пальцами ног за скользкие от его крови камни, в тщетной попытке приподняться и встать. Увидев это, Каиафа дал команду развязать лекаря, но лишь затем, чтобы его вновь привязали к столбу, не спиной, а лицом к толпе.
- Еще! - выкрикнул первосвященник.
- Еще! - кричали люди.
Один из солдат взял в руки другой флагрум, так как у первого треснула рукоятка, и теперь он был бесполезен.
- Только не бейте в область сердца, - предусмотрительно предупредил палачей Каиафа. - А то вдруг сдохнет раньше времени!
Сказав это, первосвященник брезгливо сплюнул на землю и махнул рукой.
Палачи расстарались на славу. Они без устали хлестали живое тело, рвали его в клочья.
Неффалим смотрел.
Неффалим смотрел на осужденного, в душе уже жалея, что вообще потащился в город. Ему внезапно сделалось дурно. Ему безумно захотелось воды. Жара стала абсолютно невыносимой. Запах пота вплотную прижатых к нему людей едко впитывался в каждую пору его тела, ныл и царапал под одеждой, причиняя настоящее страдание, но он не мог пошевелиться, чтобы унять этот зуд. Соленый запах крови был тошнотворен. У Неффалима закружилась голова, и он едва не рухнул на землю от жесткого спазма, сжавшего его желудок, выворачивающего наизнанку. Горькая слюна вперемешку с желудочным соком наполнила его рот, и Неффалим вынужден был проглотить ее, чем вызвал только новый спазм. Он хотел повернуться и уйти, но не смог. Толпа была похожа на крепкую стену, а он - на один из кирпичей этой стены. И эта человеческая стена была слишком крепкой, склеенная невиданным до сих пор раствором ненависти, который не мог позволить человеку-кирпичику образовать в ней брешь. Поэтому приходилось терпеть.