Люди, затаив дыхание, слушали папу. Урбан II говорил уверенно и громко. Его грозный голос слышали все, а кто не слышал, тому толпа, перешептываясь, доносила услышанное. Папа обращался к людям, как к единому целому, не разделяя их на священников, феодалов или крестьян. Он говорил с людьми так, словно они все были равными друг другу, ибо так оно и было на самом деле, так как все они, в первую очередь, были христианами, а уже потом священнослужителями, феодалами и крестьянами. Папа взывал к христианам, и христиане слушали его, затаив дыхание. Так с ними говорили впервые. Папа никогда не общался с простыми людьми, он предпочитал встречаться и говорить с императорами. Видать, действительно, зло великое пришло на землю, неслыханное и невообразимое. И понимание этого, осознание общей беды, надвигающегося несчастья словно сроднило всех людей. Феодалы больше не смотрели на крестьян с презрением, а сами крестьяне, казалось, даже стали выше ростом от сознания того, что сейчас, именно сейчас настал такой час, когда они стали по-настоящему нужны. Не забыл папа обратиться и к женщинам, отчего у тех даже в горле пересохло от волнения. Они, уставшие от своего незавидного рабского положения, в котором не было ни малейшего проблеска, расправили плечи. А как же иначе? Ведь они тоже христианки, и, оказываются, тоже нужны.
Папа говорил о том, что турки и арабы пронзают христиан стрелами, а младенцев поднимают на копья. Они вытворяют ужасные вещи с женщинами, насилуют их на глазах у мужей, а затем убивают, разбивая большими дубинками их животы до тех пор, пока женщины эти не умирали от страшного кровотечения. Турки сдирают кожу со стоп христиан, чтобы те не смогли скрыться от своих палачей и чтобы бедные христиане дожидались своей незавидной участи, лишенные даже надежды на то, что можно где-то отыскать помощь.
Женщины, не в силах себе представить подобные изуверства, плакали, не стесняясь своих слез и даже не прикрывая лица руками. Мужчины стояли, словно окаменев. Их пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, а на скулах ходуном ходили желваки. Ярость плескалась в их глазах. Ярость и мрачная решимость действовать, желание воевать.
Урбан II говорил о том, что всем нужно непременно выступить в поход, чтобы отвоевать святую землю Иерусалима у мусульман. Он говорил о том, что арабы и турки уже прошли по земле Византии к Срединному морю. А это значит, что теперь, когда Византия, это государство-крепость, разорена, туркам и арабам ничего не стоит вторгнуться и во Франкское государство. И пройти дальше по Европе, сея разрушение и смерть. Больше ничего не сможет сдержать этих демонов. Так не лучше ли самим нанести удар? Всем христианским миром?
Люди кивали головами, соглашаясь с папой. Конечно, не нужно ждать нападения, а следует нанести удар самим.
Каждому, кто отправится в этот поход, папа пообещал полное отпущение всех грехов. Если кто кого убил или чего-нибудь украл, или не платил Церкви налога, то все эти грехи можно считать прощенными, если грешник решит отправиться в поход против мусульман. Что толку в междоусобицах или дележе имущества, если скоро нечего будет делить? У христиан не останется собственности, если на их земли придут мусульмане, известные своей жадностью. Они сдирают с пилигримов в Иерусалиме непомерный налог, а если путники оказываются не в состоянии заплатить деньги, то заточают их в темницы, и затем терпеливо ждут выкупа. Если же некому бывает заплатить этот выкуп, пленников беспощадно убивают. Папа говорил о том, что турки вспарывают христианам животы в надежде отыскать в их кишках проглоченные заранее монеты. Они заставляют христиан отрекаться от своей веры, а если те не соглашаются, то отрубают им головы, чтобы затем выставить обезображенные трупы на всеобщее обозрение.