Терпеть и смотреть.
Смотреть, что будет дальше.
Осужденный висел на связанных руках, так как ноги вновь отказались служить ему. Его голова упала на грудь, а пропитанные кровью длинные волосы почти полностью закрывали лицо. Оставался открытым лишь правый глаз с порванным веком. Его тело вздрагивало от каждого удара, но он по-прежнему молчал. Только рот его был приоткрыт, грудь тяжело вздымалась и опускалась.
Внезапно Неффалим случайно встретился взглядом с затуманенным от боли взором лекаря. В этот момент что-то произошло. Что-то случилось с Неффалимом. Он вздрогнул. Неприятный холодок пополз по спине. Казалось, это был не взгляд, а капкан, в который он попался, как зверь. Воздух внезапно сделался плотным, густым и, несмотря на стоящую жару, ледяным. Так, по крайней мере, показалось Неффалиму. Ему чудилось, что из глаза осужденного полился какой-то голубой свет, вливаясь в его глаза тонкой струйкой какой-то неведомой ему ранее силы. По телу Неффалима прошла волна судороги, и он подумал о том, что так, наверное, люди видят и чуют смерть. А потом все закончилось. Обвиняемый, потеряв сознание, закрыл глаза.
Солдаты опустили руки с бичами. Каиафа, победоносно улыбаясь, взглянул на бледного от ярости прокуратора. Толпа одобрительно гудела. Люди переговаривались друг с другом, делясь впечатлениями. Кое-где слышался смех. Неффалим думал, что на этом все закончится, и ждал, когда толпа, наконец, начнет расходиться и выпустит его из тех тисков, в которых он оказался зажатым. К сожалению, по собственной воле. Как же сейчас он жалел, что не послушал старого Иисуса и пошел в город! Но, судя по всему, люди и не думали расходиться, и Неффалиму волей-неволей пришлось тоже остаться.
Тем временем осужденный пришел в себя и снова открыл глаза. Увидев это, Каиафа дал знак отвязать лекаря от столба. Один из солдат достал из ножен боевой нож, подошел к столбу и перерезал веревку. Осужденный рухнул вниз. Легионер тяжело ударил его ногой в покалеченный бок.
- Поднимайся, собака!
Лекарь пытался. Он тщетно пытался встать. Он пытался приподняться на руках, но у него не было сил. Он медленно поджимал к себе колено, чтобы опереться на него и встать. И у него почти получилось, но новый удар ногой заставил его снова упасть. Осужденный вновь подтянул под себя ногу, чем-то напоминая черепашку. Медленно встал на одно колено, затем на другое. Но его попытки только еще больше разозлили воинов. На помощь первому поспешил второй, и теперь они били его уже вдвоем, не давая встать, но, тем не менее, требуя, чтобы он поднялся. Глядя на это, прокуратор не выдержал.
- Оставьте его! - выкрикнул он. - Оставьте его, наконец!
Воины прекратили бить обвиняемого ногами и нерешительно переглянулись, искренне не понимая, чем могли вызвать неудовольствие прокуратора. Обвиняемый в соблазне лекарь, наконец, смог встать на ноги. Он предстал перед людьми, как был: обезображенный чудовищными кровоточащими ранами, которые полностью покрывали его тело, так, что издалека могло бы показаться, будто он одет в яркую пурпурную одежду. Его лицо, некогда отличавшееся той благородной красотой, что так влекла к нему людей своей кротостью и открытостью, сейчас напоминало жуткую маску. Его брови были разбиты. Они сильно распухли, и нависали над глазами, почти скрывая их. Нос был сломан, и огромный сине-красный отек уже успел распространиться на правую и левую стороны его лица. Щеки и подбородок также были разбиты. Левый глаз его был закрыт, и только правый, тот, что с порванным веком, смотрел на людей непонимающим, каким-то обиженным взглядом.
Один из воинов-легионеров, что не участвовали в бичевании, внезапно вышел вперед, к осужденному, сжимая в руках какой-то предмет. Понтий Пилат в этот момент смотрел на толпу людей, ожидая от них, наверное, милосердия или какого иного проявления человечности. Может, он смотрел на них просто так, с тоской вспоминая Рим и римлян, которые так отличались от Иерусалима и иудеев. Так или иначе, он не заметил, как солдат подошел к лекарю. Он обернулся к осужденному только тогда, когда увидел новый всплеск волнения в толпе иудеев. Но было поздно. Солдат-легионер водрузил на голову лекарю некое подобие шапочки, сплетенной из терновых веток с острыми, как иглы, шипами. Он надел эту шапку на голову осужденного и что есть силы несколько раз ударил древком копья по ней сверху, чтобы шипы глубже врезались в кожу. От ударов лекарь упал на колени. Свежая алая кровь заструилась по его обезображенному лицу витиеватыми ручейками, густыми каплями полилась на каменные плиты Гаввафы.