Старик лежал на спине, отчего его дыхание делалось прерывистым и каким-то клокочущим. Его слепые от старости глаза не могли больше видеть ни мира, ни солнца, ни дорогих ему лиц. Остановившимися мертвыми глазами он мог видеть лишь темноту. Зато его физическая слепота научила Неффалима видеть душой, сердцем, полным воспоминаниями. И он видел много ярче, чем те, у кого были здоровые глаза. И зеленые деревья его юности были зеленей, и белые облака белей. И... кровь была такой алой, такой соленой. Та кровь, запах которой ударял в нос, как только он вспоминал несчастного лекаря, на казнь которого он смотрел в далеком 33-м году. Вспоминался ему и старый Иисус, чьи глаза вылечил этот лекарь. Неффалим не знал, согласился бы он сейчас на подобное исцеление. Воспоминания были ярче, чем реальность. Так стоит ли ее видеть? Настоящее воровало бы у него прошлое, то время, когда он был счастлив с любимой женой, когда его тело еще было полно сил, и жизнь была такой осязаемой, еще не превратившись в медленную струйку химерного дыма, который есть, но его никак нельзя потрогать. Так и его жизнь. Она была, теплилась в его неподвижных холодеющих членах, но на самом деле ее не было. И еще жгло одно желание, всего лишь одно, а не множество, как бывает в настоящей жизни. И это желание было - скорый конец и долгожданная встреча с Богом. Смерть. Она же - вечная жизнь в мире без болезней и горестей, где они с Саррой, вечно молодые, будут вместе, и уже ничто, даже смерть, которая является главной земной разлучницей, никогда не сможет разъединить их.
Да, Неффалим ждал смерти.
И в этом ожидании медленно тянулись дни, превращаясь в длинные недели, а те - в бесконечные месяцы. Так мучительно и болезненно протекала его полужизнь.
И вот однажды днем, когда его неженатый сын Фома ушел из дому по делам, Неффалим, наконец, почувствовал, что смерть пришла. Это ощущение было неожиданным, так, словно Неффалим вовсе и не ждал терпеливо смерти все эти годы. Он заволновался, что не успел подготовиться к этому моменту как следует, но еще, самое главное - он испытал чувство страха. Он ждал смерти, звал ее, надеясь на избавление от жизненных мук, но в то же самое время, когда она пришла, Неффалим понял, что хочет жить. Смерть вползла в дом Неффалима, просочившись через открытую дверь, поднялась сквозь земляной пол, мягко, но одновременно и настойчиво прижимая старика к подушке, опустившись с неба. Она была везде, обволакивала тело старика и постепенно проникала в него мельчайшими частицами своего естества. Она лениво охлаждала кровь, заставляя ее медленней бежать по венам. Она ласково усыпляла сердце, и Неффалим знал, что ей это почти удалось, так как его натруженное и испытавшее горе утрат сердце, стало биться неторопливо, с перерывами. Дыхание старика тоже выровнялось. Сделалось плавным, чистым и глубоким. Еще Неффалиму показалось, что он услышал запах весенней зелени, где-то нежно звенели колокольчики. Или это был смех Сарры? Полевые цветы, которые она держала в руках, закружились хороводом, мелькая синим, красным, желтым, фиолетовым, зеленым. Они кружились быстрее, быстрее, слились в единый круг, в центре которого образовалось темное пятно. Это пятно напряженно, до звона в ушах, вращалось, в конце концов, превратившись в воронку, в которую начало затягивать Неффалима. Он словно приподнялся над своим телом, сделавшись прозрачным и невесомым, а затем оказался в центре воронки. Или воронка оказалась в центре Неффалима. Он уже не понимал этого. Он понимал только одно - боли больше не было. А он и воронка - это единое целое, которое раскрывается, как цветок, тянется навстречу слепящему теплому свету солнца. Или Бога? Не больно. Не больно. Спокойно и хорошо. А впереди - лишь радость. Неффалим больше не боялся.