Шло время. Неффалим стал замечать, что как будто и сам становится немного больше и полнее. Его это волновало. Что, если он станет таким же огромным, как эти двое? Видимо, зелье, которое текло у великанши из груди под видом молока, и насыщало его, давало о себе знать. Он превращался в них. Ужас овладевал Неффалимом, когда он думал о том, что и сам вскоре будет напоминать исполинское чудовище. Как это остановить? Не есть ее молока? Да она его просто утопит в нем, если он не будет глотать, а еще чего доброго, вновь призовет смердящего старика, который, может, предаст его еще более страшной смерти. Мучительно размышлял Неффалим над тем, что же предпочтительней в этом его положении: умереть или стать чудовищем. Смерть казалась более подходящим выходом. А в том, что смерть существует здесь, он уже не сомневался. Существовала боль, существовало чувство голода, существовали холод и тепло, свет и темнота. Значит, существовала и смерть. Только что она могла принести ему?
Решив, что хуже, чем теперь, ему все равно не будет, Неффалим набрался смелости, и в следующий раз, когда из огромного соска в его рот полилось молоко, не глотал его, а просто вдохнул в себя.
Боль в легких была ужасной. Она миллиардами острых иголок впилась в него, раня, разрывая на части. Он увидел побелевшее от ужаса лицо великанши, а потом появилась воронка. Боль прошла, Неффалим вновь почувствовал себя невесомым и уже было хотел влететь в нее, как вдруг снова начал чувствовать свое тело. Он услышал, что кашляет, а над ним нависает встревоженное заплаканное лицо той же великанши. Увидев, что он открыл глаза, она заговорила что-то на своем непонятном языке, затем подхватила на руки и с силой прижала к себе, чуть не раздавив. И целовала, целовала его. В рот Неффалима попали ее слезы, и они оказались такими же солеными, как и человеческие. Великанша любила его! В этом теперь не было ни малейших сомнений.
Попросив мысленно у Бога прощения за попытку самоубийства, Неффалим горько заплакал. Он не делал этого со времен своей жизни, а сейчас слезы струились по его лицу. Услышав его плач, женщина вдруг зашлась истеричным смехом. Не понимая причин, вызвавших такую реакцию, да и не задумываясь над этим, Неффалим предался собственным слезам. Слезам раскаяния и невероятного отчаяния. Он дал себе слово, что выдержит это испытание. И, что ж, если так угодно Всевышнему, станет таким же, как они, но при этом постарается сохранить свою человеческую природу. Верно, что это испытание. И он пройдет его с честью. Потом пришел второй великан, и женщина, смеясь и плача, что-то говорила ему. Он слушал ее сбивчивую речь молча, но потом, когда она перестала говорить, крепко обнял ее и тоже заплакал.
Ночью, когда великаны уснули, Неффалим шепотом прочел молитву и закрыл глаза. Он плохо спал не только из-за пережитого за день, а еще и потому, что буквально сходил с ума, вынужденный постоянно спать на спине. Так хотелось перевернуться на бок, расправить плечи, согнуть и разогнуть в коленях ноги, потянуть спину. Встать и пройтись, пробежаться. Что он увидел и узнал за то время, что после смерти провел здесь? Ничего! А по подсчетам Неффалима, со дня его смерти прошло не менее трех месяцев. Он, правда, не знал точно, сколько часов в этих потусторонних сутках, и равнялся на земное время. И по земному времени прошло три месяца. Или около того. А он все еще не знал, что скрывается за пределами этого дома, сшитого из шкур.
И, наконец, настал тот день, когда желание Неффалима видеть мир, исполнилось.
В то утро он проснулся оттого, что его взяли на руки и понесли куда-то. В принципе, в этом не было ничего необычного. Каждое утро начиналось для него с того, что его брали на руки и кормили зельем-молоком из огромного коричневого соска. Потом еще несколько раз за день ему приходилось проходить через это унижение, с которым Неффалим почти смирился, лишенный какой-либо другой альтернативы. Но сегодня было по-другому. Великанша довольно быстро покормила его. Она не разговаривала с ним на своем языке, не проявляла глупую нежность. А ведь раньше эта пытка для Неффалима могла длиться вечность. Если бы не хозяйственные дела, то она, наверное, его вообще бы с рук не спускала. Но сегодня она ограничилась только кормлением, а затем, замотав в новую чистую шкуру, вынесла из дома.
Неффалим не мог поверить собственному счастью. Неужели его молитвы были услышаны, и он сейчас сможет увидеть другой мир? Каким бы он ни был, он не может быть хуже того дома из шкур, в котором он провел долгих три месяца.
Женщина отвела рукой в сторону шкуру и вышла наружу. В глаза Неффалиму ударил ослепительный свет солнца, и он невольно зажмурился. Но когда все же открыл глаза, то увидел бескрайнюю равнину, поросшую сочной зеленой травой. Где-то далеко паслись стада баранов. Кое-где были расположены такие же, как и у него, раскладные дома из шкур, и так он понял, что великанов было много. Баранов он не мог рассмотреть подробнее, потому что те были далеко и, соответственно, не мог судить о том, какого они размера. Но предположил, что наверняка они больше тех, к которым он привык при жизни. Было бы нелогично, если бы овцы в мире этих огромных людей были размером с курицу. Ведь именно такими маленькими должны были казаться этим великанам обычные земные бараны.