- Что за город?
- Он называется Неаполь, но он далеко, и я там никогда не был.
- А где был?
- Я часто бываю в Ольвии. Там протекает могучая река Гипанис. А еще недалеко есть большое море с соленой водой - Понт Эвксинский. В Ольвии живут другие люди. Они называют себя греками, иногда эллинами. Они... Эй-эй-эй, что с тобой, сынок?
Сколот непонимающе смотрел на сына, встревожившись тем, какая противоестественная бледность покрыла его лицо. Отец не на шутку испугался.
- У тебя что-то болит? Скажи хоть что-нибудь! С тобой все хорошо?
При упоминании о греках у Неффалима сжалось сердце. Он понял, что находится в каком-то особенном аду для язычников. Или в раю для язычников, судя по тому, что они не пылают в вечном огне, а спокойно существуют, едят пищу, пьют воду, путешествуют, спят. Судя по всему, он один здесь чувствует себя плохо. В отчаянии Неффалим решился задать еще один вопрос. С трудом справившись с собой, он взглянул на отца и, тяжело сглотнув, прошептал:
- Ты когда-нибудь умирал?
Сколот побледнел еще сильней Неффалима. Он смотрел на трехлетнего мальчика так, словно тот был не в своем уме. Да и было из-за чего переживать. Еще когда Мадий был грудным младенцем, он внезапно заговорил на неизвестном языке. Причем это вовсе не напоминало детский лепет, это была самая настоящая речь, со взрослыми интонациями, явная, хоть и незнакомая. Тогда обеспокоенный родитель пригласил в свой шатер жреца, который вдобавок слыл еще и колдуном, способным разговаривать с духами умерших предков. Колдун тогда попытался изгнать злые силы, что терзали мальчика, и, как считал сколот, ему это удалось, так как Мадий с тех пор ничего не говорил, и рос почти как самый обычный ребенок. Единственное отличие состояло в том, что Мадий никогда не плакал попусту, как это делают все остальные младенцы. И еще его взгляд... О, этот взгляд никогда не был детским, он с самого рождения был на удивление осмысленным. Что там говорить. Его мальчик отличался от всех остальных детей. И вот теперь этот странный вопрос...
- Когда умирает воин, - с трудом справившись с собой, наконец, ответил сколот.- Когда умирает воин, его хоронят, а на месте погребения возводят большой курган. Ты мог их видеть в степи. Когда умирают люди, они больше не ходят по земле. Они не возвращаются из иного мира. Даже если с их душами говорит колдун, они живут в ином месте. Мы не можем попасть в их мир при жизни. Они не могут попасть в наш. Так устроена жизнь. Нет, я никогда не умирал, Мадий. Я - живой.
Неффалим ничего не ответил. Он молча закончил ужин, размышляя над тем, что ему сказал сколот. Он решил во что бы то ни стало напроситься с отцом в Ольвию, когда тот направится в этот город. Неффалим был уверен, что там, пообщавшись с греками, он, быть может, расспросит их о далекой Галилее. Дело в том, что у Неффалима зародилась странная мысль, и теперь ему хотелось найти ей подтверждение. Если после смерти люди все еще делятся на национальности и расы, то, быть может, где-то здесь существуют и иудеи, и галилеяне. Вероятно, он по ошибке попал к сколотам, в то время, как Сарра давно ждет его в Назарете №2. Может быть, она ищет его точно так же, как он ищет ее. И тоже не понимает, что происходит. И волнуется. И плачет. И места себе не находит.
На самом деле, мысли о возможных страданиях жены странным образом придавали Неффалиму решимости, прибавляли мужества. Думая о страданиях столь дорогого для него человека, Неффалим свои собственные беды и переживания не считал такими уж обреченными. Мысли о любимой жене заставляли Неффалима искать выход, думать, работать, существовать. Поэтому он с особенной яростью учился у сколота обращаться с оружием, принимая свою забытую и потерянную Богом судьбу с надеждой изменить ее в скором будущем. Со временем он научился виртуозно обращаться с акинаком и стрелять из лука. Он тренировался в меткости и пешим, и конным, доводя себя до полуобморочного состояния. Он только что не падал от усталости, так сильно выматывал себя во время тренировок. Он совсем не общался с великаншей, которая называла себя его матерью, будучи не в состоянии простить ей то унижение, на которое она обрекала его в первый год после смерти, насильно заставляя сосать ее грудь. Он испытывал отвращение при этих воспоминаниях, поэтому по возможности избегал любых контактов с ней, чем вызывал ее слезы. Но Неффалима эти ее слезы нимало не тревожили. Он просто не обращал на них внимания. С отцом он общался сухо и скупо, так как тот еще мог пригодиться ему в будущем. Только при помощи отца он мог попасть в Ольвию. Во всяком случае, пока он не придумал другого способа. Все, что мог сделать Неффалим в существующей ситуации, так это учиться. И единственная доступная ему наука была наука ведения боя. Даже испытывая отвращение к любому виду насилия, Неффалим понимал, что военное искусство наверняка пригодится ему в будущем. Ведь один лишь Господь знает, какой трудной может оказаться дорога в Галилею №2, естественно, если Неффалим удостоверится, что таковая существует в этом мире. Что Неффалим знал наверняка, так это то, что если Галилея существует, он доберется туда. Он найдет свою Сарру, если она ждет его там. Найдет, сколько бы времени ему для этого ни понадобилось. Найдет, даже если ценой этого поиска станет целая вечность.