Угрожать человеку, который тебя связал и имеет что-то очень похожее на пистолет — идея не самая лучшая. Я привстал, протянул свободную руку и чуть сдавил его горло — так, чтобы он не смог договорить свою страшную угрозу. Он проглотил последние слова и я снова сел на своё место.
— Пластинки тебе зачем? — поинтересовался я.
— Тебе пизххх…
Я повторил прием с удушением.
— Пластинки, Лёха.
— Тебе не жить, сучонок, — со злостью, скривившей его лицо, прохрипел он. — Пацаны тебя теперь живого не отпустят, всё переломают нахуй.
— А откуда они узнают про меня? — с деланным удивлением спросил я.
— А тебе не похуй ли? — он храбрился, но я видел, что к злости примешивался настоящий страх.
Впрочем, такие мелкие уебки часто не имели тормозов и не просчитывали последствия своих действий. И этот, кажется, не был исключением.
— Да похуй, конечно.
Я встал и со всей дури ударил его ботинком по ребрам.
— Ссука! — провыл Лёха.
Я видел, что ему было чертовски страшно, но он ещё не сломался.
— Да что ты заладил — сука да сука? Расскажи-ка мне, Лёшенька, о себе. Кто ты такой, где живешь, где учишься, чем живешь. Мне очень любопытно.
— Хуй тебе! — он попытался харкнуть, но после сотрясения мозга этого делать категорически не рекомендуется.
— Это ты в каком смысле? — я изобразил недоумение. — Отрезать у тебя член? Зачем мне твой член? Я его тут и брошу…
— Бляя! Мы тебя найдем, сучара!
— Блин, что ж ты такой крикливый… прямо не пацан, а девка, которую под забором пользуют… Сам заткнешься или тебя научить, как надо правильно себя вести? Я даже не буду пока тебя без пальцев оставлять.
Я ещё раз пнул его по ребрам. Лёха скрючился от боли и снова выматерился.
— Неправильно, — констатировал я и снова ударил его примерно в то же самое место.
И опять услышал поток мата.
Лишь после пятого удара Лёха связал свой мат, боль и мою просьбу вести себя тихо в единое целое. После шестого удара он уже не матерился, а лишь шипел, лежа на боку и скрючившись в позе эмбриона. Но был в сознании и, кажется, всё прекрасно осознавал. Я опять сел перед ним.
— Ну как, понял? — заботливо спросил я. — А то я тебе вопрос, а ты мне в ответ хуи кидаешь. Так дело не пойдет. Давай, Лёшенька, рассказывай, кто ты такой.
Мне ещё дважды пришлось вставать и пинать пленника, чтобы он начал говорить нормально. Проверить его слова я, конечно, не мог, но всё сказанное им укладывалось в ту картину, которая уже имелась у меня в голове.
Лёха был, что называется, из пролетариев. Лет десять назад его семья жила в одном из деревянных бараков, чудом уцелевших вдоль железки после застройки Проспекта Мира и его окрестностей. На Новоалексеевской, например, эти двухэтажные строеньица снесли ещё в шестидесятые, когда, собственно, и появился почти современный проект автодороги в сторону Ярославля. Отец моего визави работал на стройках разнорабочим и безбожно пил, мать была медсестрой в местной больнице и одна пыталась вытянуть всю семью — у Лёхи было ещё трое младших сестер, две из них и сейчас учились в школе. Получалось, разумеется, плохо — свою зарплату отец пропивал, у младшего медицинского состава оклад был копеечный даже со всеми дополнительными ставками. Ну и в итоге Лёха с малых лет оказался предоставлен сам себе, а его дальнейшая жизнь была расписана чуть ли не поминутно — восемь классов общеобразовательной, два года ПТУ или три — техникума, армия, женитьба и бытовой алкоголизм. Ну или первый привод в ментовку ещё во время учебы, второй — сразу по окончании училища, а если военком попадется несговорчивый, то вместо армии Лёхе светила самая настоящая зона.
Но ему повезло. В шестом классе к ним в школу перевелся Боб — тот вроде бы нашел какие-то проблемы в своей элитной гимназии, и его родители быстренько получили новую квартиру и переехали, утащив за собой и своего дебила. Оперативность переезда ещё раз показала мне, что я влез в разборки каких-то местных мажоров, и это могло закончиться очень плохо, но бросать Аллу я не собирался.
Боб, Родион и Михаил были из очень хороших семей и сошлись быстро, а Лёха, похоже, попал к ним по приколу — ну или они посчитали его полезным. В итоге образовалась настоящая банда четырех. «Бандиты» не хулиганили, хотя могли и отметелить кого-нибудь по случаю, занимались больше чем-то богемным вроде пьянства, спекуляции и прослушивания музыки. У Лёхи к тому же обнаружился слух и легкий талант к гитаре, они думали даже группу собрать, но как-то не сложилось.
В армию Лёху, кстати, не взяли по здоровью — бывали и такие случаи в кровожадной Стране Советов. А вот Боба замели — и родители почему-то не стали его отмазывать, хотя, наверное, имели возможность. Члены банды к тому времени разъехались по разным районам. Боб с родителями вернулись в центр и жили на проспекте Калинина, Михаил женился, и родители выделили ему двухкомнатную квартиру неподалеку от проспекта Вернадского. Ну а барак, где обитал Лёха, наконец снесли, и он вместе со всей семьей переехал в пятикомнатную квартиру в новой девятиэтажке в Кузьминках. В районе ВДНХ остался жить только Родион, но и он уже думал съезжать от родителей — насколько я понял, те в поте лица организовывали ему подходящий жилищный кооператив.