Затем сочувственно осведомился: — А вам куда? — Мне нужно в школу или районо, — ответила девушка. — Это недалеко, могу вас проводить. И он потащил чемоданы по перрону, сгибаясь под тяжестью ноши. — Что в чемоданах? — спросил носильщик. — По весу похоже на кирпичи. — Книги. Меня прислали в вашу школу, чтобы подменить учительницу, ушедшую в декрет. — Вот оно что! — протянул носильщик. — Значит, вы новая учительница? — Выходит, что так, но все же не совсем так. Пока я еще не учительница, а студентка. Меня направили в ваш поселок на полгода, до весны. Затем я вернусь в город и буду сдавать экзамены. Носильщик поставил чемоданы на землю, встряхнул руки и вытер пот со лба рукавом пальто. Они прошли уже добрые полкилометра. Он посмотрел на студентку-учительницу и впервые заметил при розовом сиянии утреннего солнца, как она прекрасна. От мороза у девушки щеки пылали, как алые розы, и вся она казалась такой светленькой и чистенькой, как свежее утро. Девушка сняла рукавички и грела руки своим дыханием. Она с интересом смотрела на носильщика и находила, что он "очень даже ничего". И вдруг они улыбнулись друг другу, и на душе у обоих сделалось легко и спокойно. — А вас не хватятся на работе? — спросила она. — Мне кажется, что это уже не ваша работа — носить чемоданы за пассажирами в такую даль. Вот если бы у нас в городе были такие носильщики! Парень растерялся и не сразу понял ее вопроса. Затем он рассмеялся и заявил: — Так я же не носильщик, а шофер. — А где ваша машина? — удивилась девушка. — Или вы шофер того автобуса, который уехал без вас? И они оба рассмеялись. Смеялась девушка. И парень смеялся тоже. Девушка ему очень нравилась. — Моя машина стоит в гараже, — наконец, сказал он. — А что вы делали на вокзале? — Я сидел в кутузке. — Где вы сидели? — В каталажке у дежурного по вокзалу милиционера. — Сидели за драку? — А как вы догадались? — У вас это на лице написано. Девушка засмеялась, как серебряный колокольчик. И парень почувствовал, что он по уши влюбился в нее. И ему показалось, что нет девушки на всем белом свете прекраснее, добрее и веселее ее. — Из-за чего случилась драка? — спросила она. Парень смутился, ему ни за что на свете не хотелось говорить подлинную причину драки, но и солгать он не мог. Он знал наперед, что никогда не сможет ей врать. Он махнул рукой и, подхватив чемоданы, сказал: — Из-за ерунды, из-за сущей ерунды. И подумал еще: "Пусть Магда достается Ваське Сорокину. Сегодня же при встрече с ним я откажусь от нее". И его только что исцелившееся сердце пламенело уже другой любовью, более возвышенной и прекрасной. Когда они подошли к школе, он знал уже, что ее зовут Марина. Самое красивое имя в мире. А она узнала его имя. И Петр, поставив чемоданы на крыльце школы, спросил ее, что она делает вечером. И она ответила, что еще не знает, но, может быть, будет свободна. И он сказал ей, что вечером в поле за станцией очень ярко сияют звезды, и что он знает одно место, откуда очень хорошо видно звезду Алогрудого Снегиря. И девушка согласилась посмотреть на звезду с того места. И Петр побежал в гараж, где его ждала машина, а в его сердце, как в волшебном саду, расцветали цветы и пели райские птички. И по дороге он хохотал, как безумный, и принимался петь какой-то гимн, слов которого не знал. 8. ИГРА НА СПОРС УБОРЩИЦЕЙ Котя вышел из комнаты милиции, прошел по коридору в зал ожидания, подобрав по дороге окурок, сунул его в карман и улегся на дубовой скамье. Ему хотелось досмотреть сон и удалось даже задремать, но сон был уже не тот. Сдавший дежурство сержант Макаров прошел мимо спящего бродяги и впервые в своей практике не обратил на него внимания. Он думал о том, выдающем себя за Иисуса, Сыне Божьем, и корил себя, что упустил такую важную птицу. Коте надоело смотреть пустой сон, и он проснулся. Мечтательно потянувшись, он старался припомнить тот, другой сон, который видел в камере, но его детали одна за другой ускользали из памяти, как песок сквозь пальцы. И чем больше он напрягал память, пытаясь что-то вспомнить, тем больше сон забывался. Это было какое-то наваждение. В памяти оставалось лишь что-то огромное, значительное и ценное, то, к чему всегда стремилась его душа и никак не могла постичь. В конце концов, он даже начинал забывать цвета этого сна, а они как раз играли большую роль в нем. Каждый цвет соответствовал какому-то забытому символу, но вот какому? Котя никак не мог понять. Его радостное возбуждение спадало. Ему казалось, что он отдаляется от чего-то теплого, чистого, приятного и до щемящей в сердце боли понятного. И он ничего не мог с собой поделать и начинал сердиться. Котя, потянувшись, сел на скамье и огляделся. В дальнем углу за столиком перед буфетом железнодорожник, стоя, уплетал за обе щеки утку. Он смачно жевал, и Коте было видно, как по его губам течет жир. Буфетчица где-то в глубине буфета, в каморке, гремела посудой. Железнодорожник покончил с уткой, запил ее кофе из бумажного стаканчика, вытер жирные руки о полы шинели и направился к выходу. Как только за ним закрылась дверь, в зале ожидания воцарилась тишина. Буфетчица уже не гремела посудой в каморке, она, вероятно, дремала, сидя на стуле.