говорит сам за себя: "Неужели вы не видите, что я не могу обмануть?" Но преступники тем и сильны, что способны камуфлировать свой вид. Этот взгляд только еще больше насторожил Макарова. Наконец, незнакомец произнес: — Ты говоришь. Макаров не совсем понял эту фразу, но переспрашивать не стал. Он официальным тоном приказал: — Гражданин, предъявите документы. И в тот же миг подумал: "Сейчас у него их не окажется". Гражданин пожал плечами и произнес: — Документов нет. Зачем свободному человеку документы? — Так-так, — барабанил пальцами по столу сержант, восхищаясь своей интуицией. — Значит, говорите, документов нет. — Нет, — подтвердил гражданин. — Тогда придется задержать вас до выяснения вашей личности. — Вы хотите задержать меня, свободного человека? — удивился незнакомец. — А что прикажете делать? Еще нужно доказать, что вы свободный человек, а не сбежавший из-под стражи каторжник. Макаров, взяв ручку и чистый лист бумаги, приступил к допросу: — Ваше имя? — Иисус. Макаров, принявшийся было писать, тут же остановился. — Иисус? А отчество? — спросил он подозрительно. — Сын Божий, — спокойно молвил незнакомец. Только сейчас Макаров понял, что задержанный издевается над ним. Макаров считался сдержанным работником, никому еще не удавалось вывести его из себя. Он спокойно положил ручку на чистый лист бумаги и пристально посмотрел на "сына божьего". Макаров знал силу своего взгляда, который не раз пробовал на бродягах, жуликах и пьяницах. Его тяжёлого взгляда никто не выносил больше одной минуты. Но сейчас Макаров почувствовал, что взгляд не проникает в сознание задержанного, а как бы отталкивается противоположной силой взгляда, как магнит отталкивается от магнита, приближенный к его одноименному полюсу. Взгляд задержанного светился ясным, чистым светом, как светится кристальная слеза ребенка. Макаров отвел глаза. Такое с ним случилось впервые в жизни. — Так значит, вы Иисус, сын божий, — произнес он. — Но почему вы не хотите назвать свое настоящее имя? — Это и есть мое настоящее имя. Глаза наглеца излучали такую неподдельную искренность, что Макаров растерялся и не знал, как ему поступить в этом случае. Он встал и прошелся по комнате, но отступать не собирался. — Итак, Иисус, сын божий, отвечайте, откуда вы? Куда путь держите? — Я иду с запада на восток, на восход солнца. Так просто и гениально мог ответить только сам Сын Божий. — Кто вы по национальности? — Еврей. Это уже походило на правду. — Сколько вам лет? — Тридцать три года. — М-да, возраст Иисуса Христа, — растягивая слова, произнес Макаров, — но Иисус Христос был распят в этом возрасте почти две тысячи лет назад на горе Голгофе, если это, конечно, не выдумки церковников. — Так оно и было, — ответил незнакомец, именовавший себя Иисусом. — Может быть, у вас такая кличка среди уголовников, — осенила мысль Макарова. — Может быть, — вдруг согласился Иисус, — я никому не закрываю дорогу к моему сердцу. Макаров вновь сел к столу и взял ручку. — Итак, вы не хотите говорить своего имени. Тогда скажите год и место рождения, адрес места жительства. — Родился в Вифлееме, в Иудее, в первом году от Моего рождения. Сейчас живу в Царстве Божьем. — Хватит дурака валять! — вскочил Макаров и забегал по комнате. — Не хотите отвечать, не надо. Посажу вас до утра в камеру предварительного заключения, а утром передам в отделение милиции. Пусть разбираются с вами. Встать! КПЗ при вокзале находилась тут же, рядом со служебной комнатой милиции. Это была глухая каморка, переоборудованная из темного чулана, где когда-то хранили всякое станционное барахло. Кованая железная дверь запиралась снаружи на тяжелый засов и висячий замок. Вверху двери имелось маленькое решетчатое оконце, пропускавшее внутрь свет и воздух. Макаров открыл ключом дверь и поместил туда задержанного. Затем он натянул полушубок и вышел в зал ожидания. Прибывал ночной поезд. Нужно было следить за порядком. 3. ЗНАКОМСТВО ПЛЕННИКОВ В КУТУЗКЕ Макаров считался очень ответственным работником и никогда не дремал во время ночных дежурств. Поэтому его КПЗ была постоянно забита подозрительными субъектами. Камера вмещала в себя четыре человека, но при желании туда можно было поместить гораздо больше, правда, при этом им пришлось бы спать всю ночь стоя. В эту ночь "коробочка", как называл ее Макаров, была полной. В камере стояли две солдатские двухъярусные койки, на одной, нижней, лежал пьяный. Когда открылась дверь, он, пытаясь подняться, завопил: "Станция Черемхово? Я схожу, схожу, задержите поезд!" И чуть не свалился с койки. Молодой человек с подбитым глазом, сидящий напротив, вскочил и уложил его на место. — Спи ты, пьяная рожа, — сказал он бесцеремонно. — До Черемхово тебе еще ехать сутки в медвытрезвителе. Пьяный тут же заснул. — Прошу вас, проходите, — вежливо предложил он вошедшему. — За что вас сцапали? Новенький пожал плечами и сказал: — Должно быть, не понравился центуриону. — Как-как? — переспросил лежащий на верхней койке. — Вот умора. Хорошо сказано. Спустившись сверху, он сел возле парня с подбитым глазом. — Давайте познакомимся, — и он протянул руку: — Котя. — Иисус. — Отличное имя. Или это кличка? — Нет, имя. — Все равно, отличное. Котя положил руку на плечо соседа. — А его зовут Петром. Он попал сюда за драку. А я — за бродяжничество. Завтра утром этот, как вы выразились, центурион сдаст нас всех в отделение... По ночам они сюда не вызывают машину. Однако, должен вам сказать, здесь ничего, ночевать можно. Тепло. Он окинул взглядом каморку. Свет из окошка выхватывал квадратом часть стены и верхний ярус коек. Внизу царил полумрак. В затхлом, смрадном воздухе пахло перегаром от пьяного. — Хотите сигаретку? — предложил бродяга Котя. Иисус отказался. Закурили Котя и Петр с подбитым глазом. — Центурион будет ругаться, если узнает, что мы здесь курим, но да Бог с ним... Он затянулся и выпустил струю дыма. Дым поднимался вверх, создавая объемные очертания решетки оконца, и вытягивался наружу в комнату дежурного сержанта. — Завтра произойдет Страшный Суд, — торжественно произнес Котя. — Вас, товарищ Иисус, посадят на полгода за оскорбление официального лица при исполнении служебных обязанностей. — Это почему? — спросил Петр. — Человек же тебе сказал, что не понравился представителю власти, за что он и упечет бедолагу в каталажку. — Не совсем так, — поправил его Иисус, — я не смог представить документы, и он проводил меня сюда до выяснения моей личности. — Ах, так? А где же ваши документы, милейший? Потеряли? — У меня их никогда не было. Котя свистнул от удивления, а Петр посмотрел на него многозначительно. — Тогда ваше дело — дрянь, товарищ Иисус. Лучше вам бежать отсюда. Не хочу знать, откуда вы, но вот вам мой совет. Как только сменится этот черт, придумайте какую-нибудь байку насчет документов. Не говорите, что у вас их не было. Иначе вас упрячут не на полгода. Просидите за решеткой до скончания веков. Как я понимаю, вашу личность удостоверить никто не сумеет, если у вас никогда не было документов. Человек без документов в нашей стране — не человек, а подозрительная личность. Петру дадут за драку пятнадцать суток. Ну, а я постараюсь сесть до весны за мелкое хулиганство. Сейчас очень даже неподходящий сезон для бродяжничества. Петр массировал подбитый глаз. — А ты кто будешь, из цыган что ли? — спросил он. — Еврей. — Еврей? — Петр выразил всем своим видом огромное удивление. — Евреи так не ходят. Впрочем, каждый волен ходить, как ему вздумается. А кто стянул у тебя сапоги? — Я никогда не носил сапог. — Ну, ботинки. — Ботинки тоже. Сандалии носил. — В сандалиях в нашу зиму много не находишь, — глубокомысленно заметил Котя. — Вы что же, не здешний? — Издалека, — уклончиво ответил Иисус. Пьяный упал с кровати. Петр хотел поднять его, но Котя махнул рукой. — Не надо его тревожить. Пусть спит себе человек на полу. Лежащий на земле упасть не может. Сокамерники попались тактичные, больше Иисуса ни о чем не спрашивали. Вскоре прибыл поезд. С него сняли безбилетника. Когда Макаров ввел его в комнату, в каморке все притихли. Было слышно, как центурион допрашивал безбилетного пассажира. — Значит, денег нет?