И я знала, что наш разговор не закончен. Я буду возвращаться. Снова и снова.
Пока не узнаю правду.
Но у меня также были другие вопросы — много-много вопросов.
От моего внимания не ускользнуло, что она вышивала. На ее кровати была незаконченная вышивка крестиком рядом с бумажной схемой, сложенной небрежно. Была ли она как я, и наслаждалась простым созданием... или это было что-то более зловещее?
Может ли она быть больше Уивер чем Хоук?
И если так... то, что это значит?
Я ворочалась и не могла заглушить голоса в своей голове, которые приходили к нелепым выводам.
Как только рассвет сменил звезды, сон, наконец, подкрался ко мне.
Но он не был успокаивающим.
Еще больше вопросов преследовали меня в мире грез.
Почему Жасмин никогда не выходит из своей комнаты?
И в чьих руках на самом деле вся власть семьи Хоук?
Неделя после матча в поло прошла без приключений.
Во вторник я отправился на охоту на Вингс.
В среду я видел Нилу за завтраком, прежде чем спрятался в своем кабинете до захода солнца.
В четверг я допоздна имел дело с особой отгрузкой розовых бриллиантов, которые уже были куплены и ждали своей доставки на частные яхты, пришвартованные на одну ночь в Саутгемптоне.
В пятницу я последний раз пытался «исправить» себя, но Жасмин была права. Лед больше не работал, что бы я ни делал.
Но у меня был лучший вариант — новый режим, который Нила самоотверженно подарила мне.
Первую половину субботы я провел с Кесом и братьями из «Блэк Даймонд», играя в покер в бильярдном зале «Холла» — намеренно давая своему сердцу время подготовиться к поразительным изменениям в жизни из-за того, что произошло между нами с Нилой.
Я был готов признаться себе, что мир изменился.
Настало время встретиться лицом к лицу с тем, от чего я бежал всю жизнь.
Однако следующий день разрушил мои надежды и мечты и швырнул меня обратно в темноту, которой я принадлежал.
Последний день недели... день, который принадлежит любви и единению, принес только печаль.
В воскресенье я получил самые худшие новости.
— Джетро, пойдем со мной, пожалуйста, — Кат просунул голову в мое холостяцкое крыло.
Я подпрыгнул, как будто был пойман с поличным, как происходило большую часть моей жизни, когда он появлялся из ниоткуда. Положив подушку на крошечный острый нож, который я использовал, чтобы открыть старые раны на подошвах, я уставился на незваного гостя.
— Куда пойдем?
Нила подарила мне надежду, что скоро я смогу перестать ранить себя таким образом, но пока я не буду уверен, что ее чувства ко мне необратимы, мне придется использовать что-нибудь, чтобы сдерживать себя в узде.
Лед больше не действовал — боль должна сработать.
Кат опустил глаза к моей поврежденной стопе.
— Тебе нужен сеанс?
Беспокойство в его взгляде было ключевой частью того, как он контролировал меня в течение многих лет. Он заставлял меня верить, что всегда рядом и хочет помочь мне. Что я был единственным избранным и заслуживал унаследовать все, что он мог дать.
Конечно, все это было херней.
Никто из нас не мог стереть то, что произошло с нами в ту ночь. В ту ночь, когда мы так ужасно использовали Жасмин в «исправляющем» сеансе и пересекли непроходимую черту. Я отказывался. Снова и снова, и снова.
Он давил и давил, и давил.
Я огрызнулся.
Я почти убил его.
И он сказал слова, которые затянули петлю вокруг моей шеи и стали кандалами вокруг моих ног до конца моих дней.
— Ты думаешь, твоя жизнь дар? Думаешь, я не могу забрать ее? Я был так чертовски близок к тому, чтобы убить тебя, мальчик. Положить конец стыду из-за того, кто ты. Я колебался только потому, что верил в твое изменение. В тебе моя кровь. Ты не можешь быть таким позором. Я не позволю тебе.
Я был жив только потому, что он верил в мое исцеление. С каждым уходящим годом он стоял над тортом, приготовленным специально для его первенца, и размышлял, убить ли меня с помощью цианида.
Или несчастного случая на охоте.
Или отгрузка могла пойти не так.
Так много способов избавиться от меня. Я жил в постоянном осознании ловушек и наемников, которые могли украсть мое богом данное право дышать.
Все потому что я не подходил.
Он также рассказал мне, что произойдет, если он убьет меня. Что он сделает не только с Жасмин, но и Кестрелом, Дэниелем и со всеми, кем я дорожу — их не так уж много. Он бы еще меньше заботился об этом, если бы это не означало, что он останется без наследника. Он верил в свою непобедимость, и у него отсутствовала единственная отцовская черта: любовь.
Он не любил своих детей. Черт, он даже не хотел нас.