— Повернись, девушка! — отрезал Кат.
Не знаю, как я это сделала, но медленно повернулась на жестком деревянном сиденье, и оторвала глаза от Джетро. Пруд передо мной мерцал, как холодные драгоценные камни синего, зеленого и черного цвета.
Мое сердце в груди становилось все больше и больше, пока не заполнило каждый миллиметр. Я не могла дышать. Не могла думать. Не могла моргать.
Шум послышался за мной. Я должна была бороться с каждым инстинктом, чтобы не оглянуться.
Я верила Кесу. Он сказал, что они не утопят меня.
Вдруг кресло взлетело вверх. Из грязи взлетело высоко над землей. Я ахнула, закусив себе губу, чтобы сдержать крик.
Нет. Нет, нет, нет.
Моим пальцам не за что было ухватиться. Мои запястья были прижаты к дереву, связанные вместе тугой кожей. Мои ноги не могли двигаться. Я была хорошо связана и действительно поймана.
Кресло закачалось, когда, какая бы сила ни держала меня, пришла в действие из-за моего веса. Ветер здесь вверху был сильнее, он свистел над водой, как крошечные заунывные флейты.
Вид мог быть идиллическим с плакучими ивами и утками, чистящими перышки на берегу. Но я была поймана в моем худшем кошмаре.
Я не хотела больше ничего видеть.
Зажмурив глаза, я пожалела о том, что они не были завязаны. Я не хочу видеть то, что должно было случиться.
«Не открывай свои глаза. Не открывай их».
Чьи-то руки дотронулись до моих лодыжек. Механизм был заблокирован. Затем я поднималась все выше и выше. До тех пор, пока мой желудок не ушел в пятки.
Я была на аттракционах раньше, ездила на горках всего однажды. Этого мне было более чем достаточно, даже если Ви обожал петли. Я не понимала его радости от того, чтобы вызвать у себя головокружение, когда я жила с этим каждый день.
У меня не было восторга, когда я была пристегнута к неудобному сиденью, слушая треск колес о горки, когда мы карабкались вверх, на самую вершину. Каждый стук по рельсам добавлял в равной степени панику и ажиотаж... пока мы не достигали вершины... и просто зависали там.
Мы парили, как птицы, наслаждаясь ощущением находиться на вершине мира.
Там я сейчас и зависла.
Вопреки закону гравитации — девушка в белой сорочке парила над темно-зеленым прудом. Девушка, которая сделала бы все на свете лишь бы родиться в семье Смитов, Джонсов или Ким.
А потом со скоростью пули я начала опускаться в свободном падении. И это повергало меня в ужас.
Я дала себе обещание, что не буду кричать.
Было тяжело его сдержать.
Я падала вечность, прежде чем погрузиться в холодную влажность.
В тот момент, когда вода обхватила мои лодыжки, я бросила попытки быть храброй.
Вода заглатывала и засасывала, пожирая мои ноги в одно мгновение.
Человеческая часть меня, девушка внутри, — была вытолкнута в сторону инстинктами и ужасом.
Я корчилась, задыхаясь громче и громче, поскольку лед приветствовал меня все быстрее и быстрее. Деревянное кресло погружалось в воду, позволяя ледяной воде прокладывать свой путь почти соблазнительно вдоль моего тела: обхватывая мои ноги, талию, мою грудь, мое горло... мой....
...рот.
Я выгнула шею как могла. Боролась против объятий пруда.
Мне удалось сделать один последний глоток жизни.
Затем я исчезла.
Я стала узницей пруда.
Я обещала себе, что не буду кричать.
Я лгала.
В момент, когда вода разбилась над моей головой, я потеряла контроль.
По-настоящему потеряла.
Мои глаза распахнулись в мутном сумраке, и я закричала.
Я кричала, словно умирала. Кричала, как будто мое тело разрывали на две части и поедали заживо. Я закричала, как будто это был конец.
Пузыри, вылетающие каскадом из моего рта, подарили весь мой кислород проплывающей форели в буйстве сверкающей пены.
Я обещала себе сохранять спокойствие. А что, если мне прислушаться к советам Кеса и пройти через это с полным доверием, зная, что, в конце концов, меня достанут обратно.
Это была другая ложь.
Я не имела никакого понятия о времени.
Секунды были минутами, а минуты казались годами.
Я покачивалась в веществе, которое убьет меня, не освободив.
Этого было более чем достаточно, чтобы сделать меня безумной.
Меня не волновало, что я могла бы сломать руку или ногу, сражаясь против надежных ремешков. Меня не волновало, что ожерелье на шее могло задушить меня, когда я ерзала на стуле. И меня, определенно, не волновало, что я могла сойти с ума от того, что позволила бы ужасу быть утопленной поглотить меня.
Я не могла выдержать это.
«Я умирала.
Я не могла, мать вашу, выдержать это!»
А затем, так же, как на любых американских горках, изменился наклон, и меня снова вышвырнуло в небо.