— Все понятно, Александр Борисович, — сказал Буров и тут же сел, закашлялся в платок.
Васин, не обратив на это внимание, крикнул:
— Начальник третьего литейного, Зинченко!
— Есть Зинченко! — Поднялся рослый, седоватый человек с безбровым, круглым лицом.
— Почему не выполняете задание по ведущим колесам? — раздраженно, переходя на крик, спросил Васин.
— Задержка произошла из-за формовочной земли, — простуженным, но твердым голосом ответил Зинченко. — Карьер не выполняет программу.
— Почему? Ты был там?
— Был, и не раз. Это километрах в десяти от города… Половину рабочих забрали на фронт — остальные разуты, раздеты. Нет ни спецовки, ни обуви. Плохо с питанием.
— Ага! — закричал Васин. — А ты обут, одет, сыт и нос в табаке!
Многие заулыбались, а Зинченко побледнел, виновато склонив голову.
— Что молчишь? А? Кто о карьере должен заботиться, я спрашиваю?
Зинченко молчал.
Это молчание окончательно взбесило Васина. Он вышел из-за стола, шагнул в сторону Зинченко, остановился:
— Что у тебя на ногах? Валенки? А ну снимай немедленно.
— Как это снимать? — недоумевая, переспросил Зинченко дрогнувшим голосом.
— Разувайся к чертовой матери! — закричал Васин и, подойдя к столу, схватил телефонную трубку: — Начальника охраны! Срочно… Ты, Лизодуб? Немедленно ко мне с нарядом. И захвати кирзовые сапоги большого размера. Все!
Он бросил трубку на рычаг и опять приблизился к Зинченко:
— Почему один валенок снял? Снимай второй!
Зинченко, пыжась и кряхтя, снял второй валенок, остался в носках домашней вязки.
— Видишь, как купец обут, а там рабочие замерзают.
Дверь распахнулась, вошел начальник охраны и двое с карабинами.
— Явились по вашему вызову, товарищ директор!
— Хорошо! — Васин взял у начальника охраны кирзовые, поношенные сапоги, очевидно снятые с кого-то из охранников, швырнул Зинченко: — Обувайся, Зинченко, и марш пешком прямо на карьер. И будешь сидеть там до тех пор, пока не обеспечишь литейные формовочной землей. А валенки возьми с собой — отдашь лучшему рабочему… Лизодуб! Прикажи охране сопроводить инженера Зинченко до самого карьера.
— Есть сопроводить до карьера! — козырнул Лизодуб. — Пошли!
Зинченко быстро сунул ноги в сапоги, закинул на плечо валенки и, опустив голову, побрел из кабинета.
— Смотри, Зинченко, — крикнул вдогонку Васин, — если сбежишь — угодишь в трибунал.
Последним вышел, стуча каблуками, Лизодуб и плотно притворил дверь.
Собравшиеся угрюмо молчали.
— Предупреждаю всех — это только цветики! — насупясь, сказал Васин. — Не забывайте, что идет война! Со всеми нерадивыми я буду поступать по законам военного времени. Совещание окончено. Все по местам! Идите — и помните, что мы с вами солдаты трудового фронта.
Все поднялись и, не проронив ни слова, вышли из кабинета…
Оставшись один, Васин закурил и стал ходить, думая о случившемся. «Начальники теперь зачешутся. Я им нагнал холоду. А вот как быть с рабочими — не знаю… Их на испуг не возьмешь. Помнится, в Северограде я одному бригадиру на сборке пригрозил фронтом, так тот огрызаться стал: «Я в финскую воевал… Мне не страшно…»
Васин подошел к столу, снял трубку:
— Партком! Костина!.. Трофим, ты? Зайди ко мне. Нужен… — и, положив трубку, снова стал ходить по кабинету, думая: «Надо на карьер послать людей из трудмобилизованных. Выдать всем рабочим телогрейки и ватные штаны, валенки. Ведь работают на ветру, на морозе… Надо доставлять горячие обеды, иначе сорвут литье. Зинченко один там ничего не сделает…» Он опять подошел к столу, написал записку заместителю и, вызвав секретаря, велел отнести. Тут же вошел Костин, в полувоенной рубашке под широким ремнем, в начищенных сапогах, аккуратно постриженный, но с усталыми, покрасневшими глазами. Васин пожал ему руку, указал на кресло:
— Садись, парторг. Разговор у меня серьезный.
Костин сел, спокойно посмотрел на Васина, который опять заходил по кабинету, комкая в пальцах потухшую папиросу.
— Стоило на месяц отлучиться, как все пошло кувырком. Посылаем на фронт по три-четыре танка. Позор!
— Когда ты уезжал, вообще ничего не посылали, — так же спокойно сказал Костин. Васин остановился, взглянул на парторга в упор и почти закричал:
— Разве этого ждут от нас фронтовики? Ведь бойцы идут на танки с бутылками бензина, обрекая себя на гибель.