Проходя через термический цех, Парышев остановился, заметив человека в рабочей одежде, сидящего на полу у тыльной стенки нагревательной печи.
— Что такое? Уж не пьяный ли развалился тут?
Васин окликнул мастера:
— Что за разгильдяйство? Почему ночлежку устроили в цеху?
Мастер подошел к сидящему, потянул за рукав:
— А ну, вставай! Чего расселся? Человек, ничего не ответив, качнулся и упал.
— Да, он, кажется, помер, — задрожавшим голосом сказал мастер. — Сердце у него было слабое.
— Узнайте кто и доложите потом. — Парышев тяжело вздохнул.
В инструментальном остановились на участке, где нарезались шестеренки.
— Я приказал вне плана изготовить двести комплектов запасных шестеренок для коробки скоростей, — сказал Васин. — Каждый танк будет снабжен таким комплектом.
— Это хорошо, — одобрил Парышев, — но надо думать о замене всей коробки. Это самое больное место в вашей машине.
— Будем менять. Конструкторы работают над новой коробкой.
Подошел начальник инструментального Буров, которого Парышев знал еще по Северограду. Взглянув на его исхудавшее, с болезненной белизной лицо, Парышев пожал худую, влажную руку:
— Ты что, болен, Валентин Николаевич?
— Немного прихватило… Но ничего, работаю. Сейчас такое время, что нельзя…
— Как успехи?
— Справляемся, Алексей Петрович, но плохо с быстрорезом. Победит на исходе.
— Поможем, Валентин Николаевич. Поможем. А тебе бы надо отдохнуть, подлечиться и подкормиться. Александр Борисович позаботится об этом.
Парышев попрощался с Буровым, пожелав ему здоровья и успехов, а когда отошли, сказал Васину:
— Бурова немедленно в больницу. Создать все условия. Если будет трудно — звоните мне. Таких людей надо беречь как зеницу ока…
Обойдя основные цехи танкового производства, остановились.
— Может, осмотрим дизельный? — спросил Парышев.
— Там — порядок! — сказал Махов. — Они же привезли готовый завод. Все станки расставили так, как было, рабочие стали на свои места — и дело пошло. Заминка вышла только с большим молотом, но теперь и это поправляем.
— Хорошо. Заглянем на дизельный в другой раз, — согласился Парышев. — Пойдемте на хоздвор, я хочу взглянуть на израненные танки…
В хоздворе по обе стороны железнодорожного пути вкривь и вкось стояли обгорелые, подбитые КВ с пробоинами в бортах и в корме, с порванными гусеницами, с перекошенными башнями.
Парышев, посмотрев, вздохнул и следом за Васиным и Маховым вошел в приоткрытую дверь ремонтного цеха.
Там стояло до десятка таких же искореженных КВ, а в проходе столпились рабочие и мастера.
Увидев начальство, рабочие расступились, и Махов увидел на полу женщину в сапогах, в бушлате, повязанную шерстяным платком, около которой копошилась медсестра.
— Что с ней? — спросил Махов знакомого мастера.
— Она из бригады мойщиц. Влезла в танк, стала убираться. Смыла запекшуюся кровь и вдруг увидела оторванную, почерневшую руку. Ей стало плохо. Еле вытащили из танка…
Понюхав нашатырного спирта, женщина пришла в себя.
— Ой, увольте меня с этой проклятущей работы. Не могу я больше смотреть на кровь. У меня два сына воюют.
— Переведите на другую работу, — негромко сказал Парышев и пошел из цеха, спрашивая Махова, как он думает организовать ремонт танков. Васин, прислушиваясь, шел рядом.
Придя в заводоуправление, Парышев велел запереть дверь и долго обсуждал с Васиным и Маховым положение на заводе…
Когда устроили перерыв, чтоб перекусить, Васин впустил помощника, который ему что-то сказал на ухо и передал записку.
— Что случилось? — спросил Парышев.
— Доложили, что в термическом цехе умер один из лучших рабочих из сборочного цеха с участка мастера Никонова — Иван Андреевич Рыкачев.
— Североградец? — переспросил Парышев.
— Да. Был дважды награжден. Семейный.
— Похороните, как героя, со всеми почестями. Чтоб был оркестр и гражданская панихида. Семье выдать единовременное пособие и позаботиться, чтоб она не знала нужды.
Глава пятнадцатая
Когда была объявлена эвакуация Ленинского завода, многие рабочие, несмотря на бомбежки и начинавшийся голод, решительно отказывались ехать на Урал. «Мы будем продолжать делать танки и оружие. Мы будем сражаться за свой город, за свой родной завод, пока хватит сил. А если придется умереть — умрем здесь, вместе с другими, защищая свой дом. На миру, говорят, и смерть красна!..»