По году за каждое ребро.
Симпатии всего полка были на стороне незнакомого старшего сержанта, с которым были солидарны даже духи. Наш кабульский однопризывник чувства жалости к себе у нас не вызвал. Не хрен было на старший призыв пыркаться, если здоровье слабое.
Заметив, что полк отреагировал не так как следовало, Плехов повысил свой и без того не тихий голос.
— Смирно! Слушай приказ Командующего Краснознаменным Туркестанским военным округом номер ноль триста семнадцать.
Из приказа за номером ноль триста семнадцать полк узнавал леденящую кровь историю о том, что во время проведения операции где-то под Гератом три солдата из Ограниченного контингента подкатили к дукану на бэтээре. Эка невидаль! Даже то, что они собирались затовариваться, не имея при себе денег не поразило ничье воображение: всегда есть возможность открыть кредит, тем более, что самый надежный в мире поручитель висит у тебя за спиной и в его магазине ровно тридцать патронов. Удивило другое: эти придурки убили дукандора и похватали все, что попалось под руку. Коллега убитого из соседнего дукана запомнил номер бэтээра. По нему и установили виновных. Товары из дукана убитого афганца, найденные в бэтээре, изобличили их с головой. Военным трибуналом округа все трое приговорены к восьми годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.
Полк загудел, дослушав приказ до приговора.
— Уроды, — вполголоса, ни к кому не обращаясь, сказал сзади Кравцов, — номера замазать надо было. Хрен бы их когда нашли.
— А убивать-то зачем? — заступился за убитого Шандура.
— А что их? В жопу целовать, этих обезьян? — осадил Шандуру Гулин.
— Полк, смирно! Слушай приказ ноль-ноль двадцать четыре.
"Ого! Это интересно. С одним нулем — это секретные приказы, а с двумя нолями — это уже совершенно секретные. Интересно, что там засекретили?", — подумал я, отвлекаясь от разговоров черпаков за моей спиной и переключая внимание снова на Плехова.
В Джелалабаде пацаны уходили на дембель. Наутро у них была назначена отправка в Союз. Вечером дембеля прощались с ротой, с частью, с Афганом, со службой. Прощались наверняка хорошо и основательно, с шаропом и чарсом. Черт понес этого старлея-замполита на пацанов! Только прибыл в часть и уже права качать полез! Книжек про войну, что ли, начитался? Короче, слово за слово, чего-то он там нехорошее дембелям наговорил, чего они и услышать-то не ожидали. Те восприняли поучения невысравшего мамины пирожки старлея за обидное…
А ребята два года воевали… У них и награды боевые есть. Перед ними тот старлей — цыпленок с тряпочной башкой, который на свою беду взялся учить дембелей манерам. Вальнули они того салажонка…
Наглухо
Мораль: не лезь дембелям под руку. Ни под горячую, ни под холодную — не лезь. Обходи их стороной как злую лихорадку — и доживешь до своей замены невредимым.
Приговором окружного трибунала одного дембеля подвели под расстрел, троим впаяли от двенадцати до пятнадцати лет "строгача". За какого-то паршивого старшего лейтенанта.
Строй негодующе загудел, но последовала команда "Смирно!" и развод полка был окончен.
И такие басни подполковник Плехов пел перед полком регулярно и не реже двух раз в неделю. После такой "политухи" не хотелось ни жить, ни служить. За каждым углом начинал мерещиться либо прокурор, либо особист. Какая тут служба? Ходи и оглядывайся.
В конце января Плехов переплюнул сам себя.
Завершая утренний развод он не стал нам рассказывать страшные сказки про суровость советских законов, а "поротно, четвертая рота прямо, остальные напра-ВО!" загнал наш батальон, разведчиков, саперов и эрмеошников в полковой клуб. Последовала команда "Садись!", личный состав вальяжно развалился на сиденьях и толстяк Плехов без предисловий вышел на ярко освещенную авансцену. В руке у него было несколько листов машинописного текста.
— Товарищи солдаты и сержанты, — с грустью в голосе начал представление замполит, — послушайте, пожалуйста. Я зачитаю вам письмо, а выводы из письма вы сделайте сами.
Лица барственных дедов и жестоких черпаков перекосили снисходительные улыбки, мол: "мели, Емеля — твоя неделя", но по мере чтения улыбки сползали, лица грустнели, а взгляды опускались в пол.