— Да, благодарю за наблюдательность, Ваше Величество, — а сам уже обратился к белой чуди. — Господа…
Правда, тут же стушевался. Потому что сразу две особи не подходили под эту категорию. Одна чудь была слишком красивой для мужчины, а у другой виднелась внушительная грудь. Такая даже при гинекомастии у сильного пола не вырастет. Тьфу ты, вот поговоришь о всякой фигне с Аленой, а потом запоминаешь ненужные слова.
— Товарищи, — исправился я. — Можно отправляться в путь.
Было заметно, что чудь тоже не горит желанием пускаться во все тяжкие. Сыра земля — оно, конечно, хорошо. Но вот мертвый волот не внушал оптимизма. Даже сдержанного.
Поэтому я сделал единственное, что было способно хоть как-то воодушевить нечисть. Подошел к проему и стал медленно спускаться в чрево Башни.
Что меня удивило — я погорячился по поводу темного подземелья. Потому что первое, что увидел — россыпь знакомого лишайника на кирпичной стене. Да, полоска была тоненькая. Одна часть ее уходила вниз, а другая тянулась дальше по коридору. Как совсем слабенький светодиод, но и этого было достаточно, чтобы осветить утоптанную землю, ровную кладку кирпичей и длинную галерею с множеством ходов.
— Жесть, — прокомментировала увиденное Алена, которая даже не задумывалась над тем, идти за мной следом или нет.
Вот неизвестно, чего в ней было больше — храброй бесшабашности, глупости или желания поскорее закончить это приключение, чтобы воссоединиться с Анафаларом?
Дурной пример оказался заразителен. А может Горислав посчитал зазорным, что обычная женщина, даже не рубежница, не побоялась войти в Башню, а он оробел. Так или иначе, спустя десять секунд вся белая чудь была здесь. Мялась с ноги на ногу, с опаской смотрела в галерею, но ждала приказаний.
— Товарищи, вводные те же. Нам нужно найти место в стене, больше всего подверженное разрушению. Я не поверю, что за столько лет ничего не осыпалось. И повторюсь, вам ничего не грозит. Вы пришли сюда не за наживой, потому волот не будет на вас реагировать. Но лучше бы сделать все быстро, как вы умеете.
Последнее я сказал для того, чтобы немного воодушевить нечисть. Как они «умели», я в душе не представлял. Но уж очень надеялся, что все их россказни про «земля дает силы» — не пустой треп.
— Слышали? Давайте — быстрее начнем, быстрее закончим! — пробасил Горислав.
И белая чудь ломанулась в галерею, устремляясь в разные ходы. Словно они несколько недель только и занимались изучением лабиринта, а теперь могли наконец проявить себя.
Кстати, в слабом свете лазурного лишайника (с названием которого я был категорически не согласен. Какой придурок додумался его так назвать?) они действительно походили на крыс. Здоровенных грызунов-переростков, которых в любой RPG-шке кучами убивают на первом уровне.
— Нам че теперь делать, ждать их?
— Не нам, а мне, — ответил я Алене. — Все, что ты должна сделать — привести помощь, когда явится Лихо.
— Может, мне с тобой…
— Ага, чтобы тебя случайно зашиб волот, а я потом объяснял Анфалару, что же именно произошло. Вот уж хрена лысого из Браззерс. Будем придерживаться плана.
— Так вдруг я действительно могу это, ну вроде как нейтрализовать магию защитника? Ты же сам говорил наверху. И про сирин придумал…
Я тяжело вздохнул. Вот что бывает, когда человек начинает излишне верить в себя.
— Наверху я так говорил, чтобы оправдать твое присутствие. Что до волота, его магии здесь нет. Он вроде аккумуляторной батарейки, которая подзаряжается от артефакта. Ему ты ничего не сделаешь. И я ему ничего не сделаю, потому что его сила прямо пропорциональна моей.
— Чего? — не поняла Алена.
— Чем сильнее рубежник, который оказывается в пределах действия охватывающего лабиринт артефакта, тем могущественнее становится волот. Поэтому даже крон не смог бы ничего ему противопоставить. Единственный варик победить стражника — сломать артефакт. Сделать напрямую это нельзя, потому что он, скорее всего, находится в центре лабиринта. Что остается? Изменить контур накладываемого действия…
Я это все уже рассказывал Алене. Но тогда она стояла примерно с таким же выражением, как и сейчас. Что называется, гуманитарий в самом плохом смысле этого слова.
Я даже вспомнил многочисленные брюзжания отца Костика по этому поводу. Он жаловался, что раньше гуманитариями называли тех, кто знал несколько языков, историю культуры и искусства, разбирался в своей профессиональной области. Короче, был крайне полезным. А теперь это стало ругательным словом для людей, не умеющих в точные науки.
Но я продолжал говорить. Пусть Алена и не поймет, но мне нужно было самому унять внутреннюю дрожь перед предстоящей схваткой. Потому что ты можешь десять раз сказать себе, что все продумал, но когда выйдешь драться, коленки все равно будут подрагивать. Уж сколько раз это проходили.